«Быстро она для вас, Игорь Михайлович, из Анки в Анну Лаврову превратилась…» — устало пробасил Леша; и ведь сказал же он: «Ошибка эта наша Анку не покалечила!..»
Я даже заплакала вдруг, стараясь только не потревожить Дарью Тихоновну за стеной. Господи, да что же это получается-то?.. Ну хорошо, мне еще девятнадцати нет, но не совсем уж я набитая дура… Даже вон человек, который без году неделю меня и Лешу знает, та же Дарья Тихоновна, и то сумела все разглядеть, прямо сказала мне еще в больнице: «Ты только себя-то не бойся, девочка! Настоящий Леша человек, во всем настоящий! Даже в том, как по-мужски терпеливо и самозабвенно любит тебя, ждет бессловесно. Твой это мужчина, Анка, для него ты родилась!..» Если, значит, парень молчаливый, и скромный, и с виду не такой писаный красавец, как Игорь, и на слова не бойкий, а ценит их, то я уже и не способна разглядеть в нем все те неизмеримо дорогие человеческие качества, которыми единственно и ценен человек, благодаря которым он и создал жизнь на земле, и продолжает строить все лучшее на ней?!
И поняла, что плачу уже в голос, со страху разревелась, как только представила себе: Леше надоело наконец, и перестал он нянькаться со мной, беременной от другого, отошел в сторону и вообще исчез из моей жизни!..
Опомнилась, когда увидела, что разбуженная Дарья Тихоновна уже сидит на моей кровати, успокаивает меня и дает мне воды. И услышала, как кричу:
— Господи, как же я жить-то без Леши буду?!
Не знаю, чем бы вообще кончилась эта моя истерика, если бы Дарья Тихоновна не дала мне вдруг ласковую пощечину, не сказала:
— Разглядела в конце концов, дура скороспелая?! — И скомандовала: — Кончай психовать: про ребенка забыла?!
И тогда я замолчала разом, будто кто рот мне наглухо зажал.
Недели за три до рождения ребенка к нам с Дарьей Тихоновной как-то вечером неожиданно приехали Лидия Алексеевна с Лешей. Я была уже знакома с Лидией Алексеевной, однажды вместе со Степаном Терентьевичем ездила ее навещать. Она лет на десять или даже пятнадцать моложе Дарьи Тихоновны, но такая же низенькая и тихая, а из-за больного сердца будто увядшая, так что выглядит даже постарше. Но вот глаза у нее такие же чистые и доброжелательные, как у Дарьи Тихоновны и Вадима Павловича.
Сначала мы попили чаю на кухне, а потом Лидия Алексеевна послала Лешу в магазин, помолчала, решилась и спросила потихоньку:
— Почему ты, Анка, не хочешь зарегистрироваться с Лешкой?.. У меня уж сил нет глядеть, как мучается он!..
У меня сначала радостно екнуло сердце и сделалось горячо в груди, но тут же я поняла, будто даже запрещала себе раньше подумать об этом, что опять права оказалась Дарья Тихоновна: не могу я рисковать своим будущим ребенком!.. Покраснела, опустила голову, молчала, пока Дарья Тихоновна не сказала ласково:
— Иди-ка, Анка, прогуляйся, повстречай Лешу…
— Хорошо…
Я так и не могла взглянуть на Лидию Алексеевну, встала, оделась, и вот когда вышла на лестницу, то поплакала тихонько: ну что же за дурацкий у меня характер, спрашивается, что никак я его переломить не могу?!
Не знаю уж, как Дарья Тихоновна сумела успокоить Лидию Алексеевну, но когда мы с Лешей вернулись домой, обе они смеялись чему-то, а Лидия Алексеевна ласково поглядывала на меня, больше не заговаривая об этом.
Когда у меня родилась девочка, а не мальчик и медсестра первый раз принесла ее показать мне, я сразу же сказала:
— Верушка ты моя, Верушка!.. — точно и до этого уже хоть и бессознательно, но решила: именно это у нее будет имя — Вера!
Встречать меня из роддома приехала вся наша бригада, в тот день она работала в вечер, и цветов мне надарили!.. Верушку, боязливо и радостно улыбаясь, нес на руках осторожно, как стеклянную, Леша, а я шла рядом с ним. Вокруг, весело разговаривая, шли все наши, только я вдруг заметила вдали Игоря: он стоял и молча глядел на меня, кивнул поспешно, когда мы встретились взглядом, но подойти так и не решился… А Леша, слава богу, не видел его, но я слышала, как Евгений Евгеньевич негромко сказал сзади Белову:
— Вот ведь как человек может наказать сам себя, что на собственного ребенка взглянуть права лишился.
— Права наша Анка! — так же тихо, но твердо ответил ему Степан Терентьевич.
Потом у меня был декретный отпуск, и я все так же жила, точно в санатории на курорте, за спиной Дарьи Тихоновны. И поняла вдруг, почему с такой одержимой самозабвенностью ждала ребенка: впервые вся моя жизнь обрела тот полный смысл, которого раньше не хватало ей, да я не знала, из-за чего.