Столовая помещалась в подвале, я вслед за Ниной вошел в парадную, сразу увидел очередь на лестнице вниз, мы встали в конце ее. По лестнице медленно поднималась старушка, нагнув голову, одной рукой цепляясь за стену, во второй неся бидон. Кто-то спросил у нее простуженным сиплым голосом:
— Супу много?…
Старушка остановилась, перевела дыхание, с трудом негромко ответила, не поднимая головы:
— Кончается… — Постояла еще, набираясь сил, стала подниматься дальше, все цепляясь рукой за стену.
Ника повернулась ко мне, строго посмотрела снизу вверх на меня, сказала решительно:
— Дураки мы с тобой! Надо было сначала идти сюда, а потом в школу.
Не знаю, что случилось со мной, только я не отвел глаза. Продолжая смотреть на Нину, твердо и упрямо возразил:
— Правильно, что сходили в школу.
— Да?! — удивилась Нина, и даже верхняя губа у нее задрожала.
Я понимал, что мы сейчас поссоримся. Может, навсегда поссоримся, но что-то уже мешало мне поддаться Нине, как всегда, сразу же согласиться и признать ее правоту.
Я сказал:
— Будешь все время про суп думать, Пучковым станешь!
— Что?! — вскрикнула Нина. — Дон-Кихот!..
Очередь задвигалась, кто-то сказал, что суп кончился, и люди стали медленно подниматься наверх. Я вышел на площадку лестницы, чтобы не мешать другим, и огорченно остановился…
— Ну, и кто был прав?! — спросила Нина.
Я вспомнил, о чем мы с ней только что спорили, неожиданно для себя сказал:
— Мы с мамой сегодня променяли ее туфли на стакан пшена; так вот, женщина, которой мы променяли туфли, тоже была злой, только хитрой.
— Что?! — вскрикнула Нина, и глаза у нее потемнели.
— Брось, а?.. — как можно мягче попросил я. — Не враждовать нам, а дружить сейчас надо.
— Ах, вот оно что!.. — Нина рассмеялась удовлетворенно. — Ты-то, знаю, давно рад бы со мной дружить, да вот вопрос: захочу ли этого я? — И как обрубила: — Запомни, Кауров, я тебе просто одноклассница! Ясненько?!
— Ясненько.
— На том — прощай! — Нина повернулась и пошла из парадной на мороз.
А я постоял еще и поглядел, как она шла по тропинке, с портфелем в одной руке, в другой — с пустым бидоном. Поскользнулась, выпрямилась и зашагала еще упрямее…
Солнце было все таким же ярким, и сугробы сверкали под ним, и дома стояли замерзшими молчаливыми громадами, и людей не было. Только далеко-далеко, на углу Кирилловской и Восьмой Советской, виднелась темная фигурка Нины… Нет, она, конечно, не оглянется. Я медленно шел по тропинке, привычно стараясь двигаться бережливо, не растрачивать попусту силы и тепло, и вдруг вспомнил, как на уроке сегодня историчка Галина Федоровна говорила своим девятиклассникам, что человеческая натура обладает недостатками и медленно меняется в лучшую сторону.
Свернул на Восьмую Советскую вслед за Ниной и пошел к Новгородской. Нина теперь шла еще дальше от меня, впереди. Вот и сил она не бережет из-за своего характера, а ведь стоит ей только неудачно упасть — на таком морозе!.. Может, и права была продавщица тетя Валя, когда сказала в спину Нине: «Характерец у тебя, девочка!..» Почему же тогда Нина так нравилась всем нашим мальчишкам?.. Да просто потому, что она красивая, вот и все…
Я увидел, что Нина остановилась напротив нашей булочной и не то разговаривает, не то просто слушает, что ей говорит женщина в пальто с пышной черно-бурой лисой. Женщина обернулась, показывая что-то Нине, и я увидел, что на снегу, привалившись спиной к стене, сидит мужчина. И на нем тоже шуба с пышным воротником и пышная шапка…
Я приближался к ним, стараясь внимательно глядеть на тропинку.
— Мальчик… — вдруг послышался тонкий голос.
Подняв голову, я увидел, что уже вплотную подошел к тем женщине и мужчине, — у него были закрыты глаза, лицо побелело, а нос посинел, — и Нины нет около них.
— Мальчик, миленький… — всхлипывала женщина, протягивая мне золотые часики на ремешке. — Помоги… любимого… в дом… Он замерзнет!.. — И сунула часики мне в карман тулупа.
Положив на снег бидон и портфель, я нагнулся к мужчине. Он дышал, и ресницы его чуть подрагивали… Мы с женщиной стали поднимать его. И я сразу опять будто очутился во сне, когда и хочешь что-то сделать, да никак не можешь. Не знаю, что мне помешало-бросить поднимать этого мужчину, и не помню, сколько времени прошло, только вдруг оказалось, что мужчина уже стоит, опираясь спиной на стену. Губы его шевелились, и пар изо рта вылетал, а слов не было слышно…
— Сейчас, Виктор, потерпи, миленький, сейчас… — шептала ему женщина.