Дарья Петровна протяжно пропела за дверью:
— Павел Степанович…
Машинально отметил: «По отчеству» — и неожиданно для себя сказал:
— Я, знаете, по утрам привык делать зарядку. Это очень укрепляет.
— Укрепляет? Очень? Ну-ну… А потом к нам чай пить.
Я выбрал на полу место между кроватью, столом и чемоданом, постелил газету и проделал все двенадцать упражнений. Стало, как всегда, горячо и бодро. На цыпочках, в трусиках, побежал в ванную, облился холодной водой и помылся. Тревожное ощущение все равно не проходило. Причесываясь, заглянул в зеркало: все-таки красивый парень! Волосы как золото, тяжелые, вьются. Хоть и май, а лицо уже загорелое, нос ровный, рот красивый, на скулах желваки, — держитесь, сибирячки!
Взял банку маминого варенья и вежливо — инженер! — постучал в дверь Дарьи Петровны. Она тотчас же распахнула ее:
— Милости просим!
Сама маленькая, худенькая, в морщинках, а глазки остренькие, черненькие, так и бегают: держи ухо востро.
— Варенье? Это вы зря. Зря, зря!
— Мама знает мою слабость, надавала разных солений, варений, не знаю, что и делать с ними.
— А съедите, съедите, съедите! — сказала Дарья Петровна и, отведя руку в сторону, добавила:
— С мужичком моим чудны́м познакомьтесь!
Из-за стола — я ее раньше не заметил — встала невысокая, но очень плотная, коренастая девица лет восемнадцати и протянула мне по-мальчишески мускулистую руку. Я взял ее, и она тотчас же сильно сдавила мою ладонь. Я тоже стиснул ее руку. Девица сильней — и я сильней. Дарья Петровна тихонько засмеялась сзади… Секунду мы молча стояли друг против, друга, сдавливая руки изо всех сил. Потом девушка выдернула свою руку, помахала побелевшей кистью в воздухе и, улыбаясь, сказала:
— Меня зовут Витя Яхонтова. Виктория. Вообще мне страшно не повезло, что я родилась девчонкой! Вы как считаете? — Она зорко, как Дарья Петровна, разглядывала меня.
— Видите, с одной стороны — равноправие, Женский день, место в трамвае, духи «Сказка»…
— Терпеть не могу!
У Вити круглое, обычное девичье лицо, с маленьким носиком, ямочками на упругих щеках, голубыми глазами и пышными, коротко обрезанными курчавыми волосами, — смешно…
— А главное, — я постучал костяшками пальцев себе по черепу, — все зависит от того, сколько здесь. А в юбке ты или в штанах…
— Э-эх! — протяжно сказала Витя, снова садясь за стол, — вы мужчина, вам этого не понять!
— Да вы садитесь, — суетливо проговорила Дарья Петровна. — Чаек вам покрепче?
Комната чуть больше моей: обеденный стол, у окна письменный стол, кушетка, старомодный комод, пышная широченная кровать — вдвоем, что ли, спят? Зеркальный шкаф и в углу боксерские перчатки, лыжи, две гири по двадцать килограммов, футбольный мяч… Витькино все, конечно. И хоть бы какая-нибудь вышивка, подушечка, платочек!..
— Давно здесь? — спросил я, и, не знаю почему, вырвалось: — Надолго?
— Как это — надолго? — вопросительно подняла голову Витя.
— Ну, на три года, или… (Эх, что-то не то я спрашиваю!)
— А! — насмешливо, как Дарья Петровна, сказала она. — Мы навсегда! — И отвернулась.
— Витька в прошлом году кончила техникум в Горьком, моя-то дочь в экспедиции с мужем, геологи, а мы здесь с внучкой.
— А если не на все время ехать, значит — себя и государство обманывать. Зачем? — все не глядя на меня, строго, непримиримо спросила Витя.
— Да здесь хорошо, вы не думайте, — торопливо проговорила Дарья Петровна.
— Вы, Витя, зря на меня, вы меня не поняли, — сказал я. — Лучше хоть в двух словах объясните, что и как в порту. Мне ведь сегодня начинать надо!
— Работа как работа.
— Вы кем работаете?
— Ну, сменный техник.
Она торопливо допила чай, вскочила. У дверей, став спиной ко мне, независимо тряхнув волосами, подняла обе гири на вытянутых руках. Черт его знает, смогу ли я так?