— Условный рефлекс, — сказала Дарья Петровна, — сколько раз двери откроет, столько и чугун подымает.
Уже взявшись за дверь, Витя, все еще красная от напряжения, сказала:
— Вы только честно: не хотите работать — и не приступайте. Нам слюнтяев не надо! Чемоданников!
Я покраснел, глядя на захлопнувшуюся дверь. «Не приступайте». А как же дальше жить? Сама не поняла и на меня же… Характерец!
Дарья Петровна ласково проговорила:
— Ничего, Павлуша, не волнуйтесь, все образуется! Она у меня заводная, как пружина! И — просто непримиримая!.. Ишь ты, «чемоданник»! Уже готово, прилепила!.. Варенье, варенье берите!
— А? Спасибо, я варенье не ем, мама по ошибке положила. — Я встал: — Мне тоже пора.
Вышел, прикрыл дверь и потихоньку пошел вниз по лестнице. Держись, чемоданник, слюни не распускать!..
Когда я подходил к двухэтажному деревянному зданию управления порта, вдруг стало так тревожно, что мне подумалось: «Зря не пошел вчера в порт, теперь бы уже все начало было позади!»
В широкой темноватой комнате, между двух клеенчатых дверей с надписями: «Начальник порта» и «Главный инженер», за столом сидела веснушчатая, бледная девушка. Одной рукой она прижимала к уху телефонную трубку, второй быстро писала.
— Я к Власюку…
Эх, была не была! Я раскрыл дверь к главному инженеру:
— Можно?
За широким столом сидел очень грузный человек с полным, загорелым лицом. Его большие, спокойные глаза добродушно посмотрели на меня.
— Проходи, садись! Выспался-то? — по-домашнему просто сказал он.
— Спасибо.
«Уже знает обо мне. И нашел же, о чем спросить…»
Зазвонил телефон. Власюк медленно снял трубку, кивнул: «Садись, садись» — и только потом неторопливо выговорил:
— Власюк слушает.
В телефоне зарокотало сбивчиво, торопливо. Власюк отнес трубку от уха и, сморщившись, помахал ею, будто давал остыть. Снова приложил к уху:
— Не спеши ты…
Свободной рукой вытянул ящик стола, достал папиросу, помял ее в толстых пальцах — не понравилась, взял другую. Ловко зажег спичку о коробок, управившись одной рукой, и с аппетитом закурил. Лоб у него узкий, волосы черные, густые и, видимо, жесткие; подстрижены коротко. А нижняя часть лица непропорционально массивна: широкий рот, подбородок с пухлой ямочкой, мясистые щеки. Старый, выгоревший китель в масляных пятнах, воротничок расстегнут, виден край сиреневой майки. Сзади за воротничок засунут носовой платок: жарко…
— Не бойся, не утонет-то, — спокойно сказал в трубку Власюк. — А ты не спеши, не спеши… — и бросил мне папиросу через стол.
Высокий книжный шкаф. Все три тома «Машин непрерывного транспорта» Козьмина, два синих тома «Деталей машин». Книги и стоят и лежат, на них тоже масляные пятна. У другой стены — неровный ряд стульев, над ними какие-то старые графики. Форточка окна открыта, тишина, только где-то рядом уютно шуршат деревья. Тот же забор — и та же кошка… В порт надо идти как можно скорее, а он меня папироской угощает! Какой-то речной боцман Неспешай, а не главный инженер!
Власюк еще раз сказал свое «не спеши» и положил трубку, хотя она продолжала бормотать. Посмотрел на меня, улыбнулся и сказал:
— Хорошо, что приехал. Мне одному не справиться: работы-ы-ы! Восемьсот тысяч план-то, понял? А Тереша хочет весь миллион! Это начальник наш новый. Вообще в эту навигацию много нового-то: будем доставать песок прямо со дна реки и возить на берег, — триста тысяч тонн. Четыре новых плавучих крана рижского завода, видел-то?
— Нет еще…
Это, наверно, по-сибирски так: «видел-то», «план-то», «нового-то»…
— А в общем-то видел?
— Нет, пойдемте в порт?..
— Ну, ничего, не спеша войдешь в курс дела-то… Да, брат, — мечтательно проговорил он, сложив руки на животе, — я ведь тоже когда-то кончал ленинградский институт! Двадцать лет назад… Профессор Тихомиров жив? А старый Юркин? Мы его Тараканом звали. Из-за усов. Они у него были рыжие, шевелились… А потом восемнадцать лет на пристанях, больше года тут… Я сам сибиряк-то, коренной, из чалдонов, слышал?
— Мы в порт пойдем?
Из-за воротничка кителя смешно торчал платок. С кем только жизнь не столкнет!
Вошли в порт. Реки не было видно, ее закрывали высокие деревянные склады. Где-то рядом шумели моторы, пыхтел паровоз, тяжело пятились, подъезжая к складу, зеленые грузовики, и женский пронзительный голос отчаянно звал:
— Витька-а-а-а!..
Из кабинета Власюка будто на другую планету попали! Успевай разворачивайся! Женщина орет, что-нибудь случилось, а он даже ухом не ведет.