— В воскресенье на той неделе мы с Павлом регистрируемся. Отметим помолвку?
Феликс вздрогнул. Дагмара уронила ложку.
В тот вечер я молчал и пил рюмку за рюмкой.
Назавтра пришлось взять бюллетень. С похмелья я головы не мог поднять с подушки. Дней пять я проболтался у Петуниных, ел, спал, гулял с Тиной, старался ни о чем не думать. Бегали с ней по магазинам: в связи со свадьбой понадобилось с три короба всякой всячины. Когда я шел по центральным улицам, то оглядывался, как вор, не видит ли меня кто-нибудь из портовских, я же больной!..
Однажды утром позавтракали у Петуниных, с вином, как обычно. Я уже привык к тому, что в голове у меня постоянно шумит, а отношение ко всему очень простое и легкое. Так, наверно, и становятся пьяницами. Решили, что я схожу к себе за костюмом, надо привести его в порядок к торжественному дню.
Дверь мне открыла Дарья Петровна, потянула носом воздух и, отвернувшись, скривив губы, процедила:
— К вам из Ленинграда приехала сестра. Вторые сутки ждет, пока вы нагуляетесь.
— У меня нет никакой сестры.
В моей комнате у окна сидела Аннушка, чистенькая, аккуратненькая, и читала книжку. И комнату было не узнать, она так и светилась! На окне висели тюлевые занавески, на чистом полу разостлан коврик, на столе — салфетка, на стенах — фотографии… Аннушка вскочила, увидев меня, густо, отчаянно покраснела, но глаз не опустила, как обычно. Я хотел строго выговорить ей, зачем она приехала, но неожиданно от Аннушки так потянуло всем прежним — мамой, отцом, домом, что у меня запершило в горле, я подошел к ней, обнял и поцеловал. Аннушка ткнулась мне в грудь и, громко всхлипывая, сразу же спросила:
— Ты женишься, да?
Я разжал ее руки, усадил на стул, сел напротив и строго спросил:
— Ты зачем приехала?
Она еще минуту плакала, потом глубоко и горестно вздохнула, вытерла слезы, неторопливо спрятала платочек в кармашек платья.
— Мама приехала бы сама, да она плохо чувствовала себя после твоего письма.
— Что с ней?
— Сердце и кровяное давление… Мы втроем решили, что я должна быть сейчас с тобой.
— Так-так… А где же ты будешь жить?
Реснички опять на секунду задрожали, но тотчас же остановились.
— Мама сказала, чтобы я жила в твоей комнате. С тобой.
— Ну, а как она насчет моей женитьбы? Почему ничего не написала в ответ на мое письмо?
Она отвернулась.
— Отец хотел сам приехать, да на заводе пускают новый цех.
— А что он говорит насчет моей работы?
Аннушка опустила голову и прошептала:
— Нам всем очень тяжело без тебя. А тут еще…
— Что еще?
— Твоя женитьба…
Я вскочил:
— Ну, знаешь! Это никого не касается!
Аннушка непривычно твердо проговорила:
— Отца и матери не касается? — и тоже встала, пристально глядя мне прямо в глаза.
Черт, как меняются люди!
— Ну, вот что! — раздельно выговорил я. — Ты, если хочешь, живи, только я здесь больше жить не буду. И ни в чьих я советах не нуждаюсь.
— Ты просто пьян, — сказала она, отодвигаясь от меня.
Я схватил висевший на стене костюм и вышел, хлопнув дверью.
Я спустился по лестнице почти до низу, когда Аннушка точно так же, как в мой отъезд в Ленинграде, жалобно и отчаянно позвала:
— Павлик!
Я не спеша, как можно спокойнее выговорил:
— Мы с Тиной регистрируемся в воскресенье. Слышишь? — и выбежал на улицу.
Через несколько дней, в воскресенье, торжественно отправились в загс. Похудевший еще сильнее Феликс и молчаливая Дагмара с букетами цветов медленно ехали позади нас в такси.
— Купеческая свадьба! — все-таки сказал я Тине.
Она сосредоточенно глядела прямо перед собой. Уже у дверей загса я вспомнил, что забыл дома паспорт.
— Садись в такси — и мигом! Мы подождем в сквере напротив, — распорядилась Тина.
Прибежал домой: Аннушка убирается в комнате у Дарьи Петровны. Старушенция, конечно, набросилась на меня:
— Когда эти гулянки кончатся? Аннушка извелась!
Я проскочил к себе в комнату, сунулся в чемодан — нет паспорта. Туда, сюда — нет. Неужели потерял? Вот еще не хватало!
Аннушка негромко сказала:
— Не ищи: я спрятала его и не отдам.
Я сел… Аннушка спокойно стояла у стены, сложив на груди руки.
— Отдай… — Я встал, подошел к ней.
— Не надо, Павлик, не проси. — Глаза ее чуть прищурились, твердо смотрели на меня.
Совершенно неожиданно для самого себя я спросил:
— Что же мне делать, Аннушка? Ведь они ждут. Уже у загса.
— Скажи, что я спрятала. Что мы все, твои родные, не хотим этой свадьбы… Мы знаем твою Тину!