— Хорошо, — улыбаясь, сказал Котченко.
Рокот катера смешался с плеском волн о железные тонкие стенки понтона, стал затихать вдали и замер наконец. Ребята молчали, опустив усталые лица. Вдруг стало слышно, как негромко и сладко похрапывает Солнышкин, приткнувшись в углу.
— Ну же, Павел! — резко окликнула меня Витя.
Я встал. Еще раз оглядел всех и как можно тверже проговорил:
— Шилов, Солнышкин и Витя — отбалчивать арматуру. Котченко, Дербенев и я — снимать стрелу. Пошли!
Подчинятся или нет? А если будут возражать?
Никто не двинулся, будто не слышали меня. Только кто-то громко и тяжело вздохнул.
Вдруг Витя, взяв с кровати платок тети Фени, по-бабьи повязала его, схватила толстенный, сантиметров в десять, шланг и подошла к Солнышкину. Осторожно подложила ему под голову руку. Поднося к пухлым губам его конец шланга, негромко запела:
Солнышкин помотал головой и сладко почмокал губами, — ребята грохнули хохотом. Солнышкин таращил сонные глаза, отталкивал руками шланг, ребята всё смеялись. Если бы не было Вити, сумел бы я их расшевелить?
Падая вместе с краном, стрела раньше его коснулась дна и увязла. Кран продолжал еще падать и погнул стрелу, крепко защемив «пальцы», которыми она соединялась с краном. Я прикладывал к торцу «пальца» медную пластину, чтобы не расклепать его, а Котченко бил по ней кувалдой. Дербенев стоял рядом…
— Ну-ка, — Котченко опустил кувалду.
Нагнулись к «пальцу»: на нем были заусенцы, но с места он не стронулся.
— Испортим и «палец» и гнездо, — равнодушно сказал сбоку Дербенев. Котченко еще тяжело дышал.
Это правильно, что же делать? Дербенев тотчас же сел на шпалу. Котченко медленно доставал из нагрудного кармана папиросы… Я вдруг так отчетливо, будто держу в руках и кран и стрелу, представил себе, как лежит треугольная стрела, упершись вершиной в дно, упруго изогнувшись… Упруго, потому что «пальцы» не дают ей лежать свободно, без напряжения. Как ее заставить ослабить «пальцы», заставить выправиться? Нажать бы на второй, торчащий из воды метрах в двадцати конец!.. Как нажать? Лодку бы! Так нет ее. А еще на воде живем! Огромный механизированный порт, а таких мелочей… Прав Пулин, больше внимания технике безопасности! На первом же диспетчерском буду говорить о лодках.
— Вот что, Вася, — сказал я Котченко. — Мы с Сашей проплывем до того конца стрелы и залезем на него: рычаг-то какой получится, а? Ты ударишь по «пальцам» — они сами выскочат.
В глазах Котченко мелькнуло оживление: понял!
— Только осторожно! Крикну — сразу прыгайте, она, как пружина, придавит вас! — сказал он, опять берясь за кувалду.
Я начал раздеваться, боясь взглянуть на Дербенева: согласится ли он лезть в воду?
Разделся… Дербенев все сидел на шпале, глядя в сторону. Я тронул его за плечо:
— Брось трусить, Саша…
Он вздрогнул, зло проговорил:
— Не подначивайте, не маленький! — и встал.
Бросил в воду папиросу, проследил, как она поплыла, и начал раздеваться. Мы с Котченко молча ждали его.
Я прыгнул в воду, и тотчас же опять сдавило грудь. Частыми саженками, отталкиваясь изо всех сил, доплыл и ухватился за скользкие железные уголки стрелы. Подтянулся, вылез, сел на корточки, спиной к ветру. Приплыл дрожащий, посиневший Дербенев, устроился рядом на стреле. Котченко ударил по «пальцу», и стрела тотчас же сильно вздрогнула, заставив нас крепко вцепиться в нее.
— Как на верхушке дерева в ветер, — пробормотал Дербенев.
— Прыгать надо направо. Стрела опрокинется налево.
— Правильно, — немного подумав, ответил Дербенев, и вдруг добавил: — Я ведь все понимаю… А Петьку даже люблю!
Стрела тоненько, натужно пела, сотрясаясь и дрожа между ударами. Вдруг она чуть дернулась.
— Есть один! — радостно прокричал Котченко, высоко поднимая палец.
— Извините меня, — опять сказал Дербенев. Я кивнул.
Непослушные, одеревеневшие пальцы скользили по железу, ветер дул и дул, внизу опускалась и поднималась волнами вода, жадно облизывая переплеты стрелы. Закрывались глаза и беспорядочно, во все стороны, металось в груди сердце. Мы встали, приготовились прыгать. При каждом ударе Дербенев чуть приседал, лицо его сморщилось, глаза выкатились, беззвучно шевелились белые губы…
— Саша… Ну, ну, Саша, — тихонько говорил я.
Удар, еще, еще тише, я сильно толкнул Дербенева и прыгнул сам. Сзади из воды пружиной взметнулось решетчатое змеиное тело стрелы, перевернулось, дернулось и замерло, высунувшись из воды треугольной серединой. Дербенев плыл рядом, и в неожиданной, сразу наступившей темноте мне вдруг показалось, что он улыбается…