Я только почувствовала, как меня будто кипятком ошпарило, да накрепко сжала зубы… Потом несколько раз ударила по краю стола кулаком, так что руке больно было, и заставила себя снова поглядеть прямо в глаза ей:
— Ваша правда!
— Ну, слава богу. Тогда опять попрошу тебя: не обижайся, а я уж за одним разом договорю.
— Бейте!
— Учись жить!
— Как так?
— А так… Как вот работе своей ты училась, а еще раньше — в школе на уроках. Если не совладаешь со своим гонором-характером, да не научишься свою натуру сдерживать, еще таких дров ты наломать можешь!.. А с другой стороны — и доверчивая открытость с умом должна быть, а то ведь и себе жизнь испортишь, да можешь и не только себе, — она вздохнула тяжело, но справилась, встала, начала убирать со стола: — Взять хоть наш с тобой случай: ты меня с ходу в душу к себе пустила, а если бы я злой или своекорыстной старухой оказалась, а?.. Вот и с парнями у тебя такие промашки получаются.
— Аборт, значит?.. — спросила я, все не двигаясь, когда она сложила уже чашки в раковину, приготовилась мыть их.
— Ты ведь не сделаешь его, — мягко ответила она, даже не обернувшись и не поглядев на меня.
— Да! — Сначала удивленно и тут же с какой-то окончательной уже решимостью, которая даже неизвестно когда, но успела созреть во мне… Я, помнится, приостановилась на секундочку, чтобы прислушаться к себе: да, даже сомнения по этому поводу у меня никогда не возникало, машинально сказала я про аборт… И повторила твердо: — Да, не сделаю!.. — И заплакала в голос: — Разве я имею право лишать жизни собственного ребенка?.. Нет: пусть живет-радуется! И одна я его выращу-подниму, одна на ноги поставлю, одна человеком сделаю! Но уж перед Игорем, да и вообще перед Тарасовыми, на коленях ползать не буду, нет!
Помню, что я плакала, и лежала щекой на столе, а Дарья Тихоновна успокаивала меня, целовала и тоже плакала. Страшно только, что ни у нее, ни у меня самой даже не возникало сомнений: одной мне придется растить своего ребенка, одной!..
Потом я опомнилась и побежала к врачу, чтобы убедиться окончательно, а Дарья Тихоновна все-таки заставила меня умыть лицо и причесаться. И пока я бежала по улице в поликлинику и дожидалась очереди к врачу — у стоявших вместе со мной женщин были торжественно-значительные лица, — я уже как-то ясно поняла: да, мой ребенок будет жить!
И когда пожилая и доброжелательная врач подтвердила, что я беременна, я даже заулыбалась ей… Она радушно поздравила меня, а я искренне поблагодарила ее. И медленно-медленно пошла обратно домой, с радостью прислушиваясь к себе и улыбаясь встречным. Но когда увидела стоявшую у нашей парадной «Волгу» Игоря, то поняла неожиданно: если, Дарья Тихоновна не сказала ему про мою беременность, не буду торопиться с этим и я. А почему, спрашивается, чего я боюсь, если все равно решила, что ребенок будет? Даже постояла, помню, у дверей нашей квартиры, но так и не смогла ответить себе на этот, казалось бы, простой вопрос. Вздохнула, открыла двери, вошла: в квартире было тихо, где же Игорь-то?.. Разделась, пошла на кухню: Игорь сидел за столом и за обе щеки, как говорится, уплетал суп; Дарьи Тихоновны не было.
— Проголодался, — пробормотал он, поднимая ко мне голову от тарелки. — Дарья Тихоновна легла: плохо себя чувствует, — и продолжал есть.
По лицу его и глазам я поняла, что Дарья Тихоновна ничего не сказала ему; а сама даже легла, побоялась, как обычно, участвовать в предстоящем разговоре…
— Ешь, ешь, — улыбнулась я Игорю. — Только погляжу, что с ней, — и пошла в комнату Дарьи Тихоновны, тихонько постучала в двери.
— Входи, входи, — помолчав, ответила она, и я поняла окончательно: да, побоялась.
Приоткрыла двери; Дарья Тихоновна лежала на кровати под одеялом, виновато глядела на меня. Я улыбнулась:
— Врача, может, вызвать?..
— Нет-нет, — заторопилась она, вопросительно уже глядя на меня.
— Ошиблись вы, — неожиданно для себя тихонько сказала я.
— А врач?.. — она откровенно-обрадованно улыбнулась.
— Сказал, что ничего у меня нет, — совсем тихо ответила я, чтобы Игорь не услышал, только усмехнулась, помню: вот и начала я врать!..
— Слава богу!.. — И Дарья Тихоновна, откинув одеяло, полезла из постели.
— Исцелила я вас? — все-таки не удержалась я.
— Камень с души сняла! — откровенно ответила она.
— Ну, и дела-делишки!.. — вздохнула я, все-таки добавив: — Вы Тарасовых, конечно, получше моего знаете.