Казак вскакивал на спину лошади и несколько раз рысью и галопом проезжал по майдану…
— Хорош! — одобрительно кричал ветеринар.
— Годен! — вторили помощники атамана.
Писарь записывал что-то в книгу.
Мы буйной ватагой бегали из конца в конец майдана, приглядывались и прислушивались к тому, что делалось и говорилось тут.
Кое-где, собравшись группами, казаки о чем-то спорили.
Отлично разбиравшийся во всех происходящих здесь событиях, Кодька объяснял нам, что эти казаки торгуются, покупая один у другого лошадей для похода.
— Вот зараз они купят себе лошадей, — рассказывал Кодька, — и начнут водку пить… Это значит распивать магарыч будут.
Все выходило так, как говорил озорной мальчишка.
После удачной сделки тут же, на площади, у какой-нибудь подводы распивались эти магарычи… Подвыпив, казаки становились в круг и запевали:
Вдруг я заметил на крыльце правления отца. Он разговаривал с каким-то важным бородатым казаком. На плечах казака сверкали серебряные погоны. Я сразу же притих. Я вспомнил, что говорил отец дома, и испугался. Может, он уже арестован?
Всезнающий Кодька, проследив за моим взглядом, устремленным на отца и на казака с серебряными погонами, засмеялся.
— А я знаю, о чем они разговаривают, — поддразнил он меня.
— О чем?
— Ты знаешь, с кем разговаривает твой отец? Ну, кто это? — допытывался Кодька.
— Не знаю.
— Да станичный атаман.
Я похолодел и готов был уже расплакаться, но Кодька опять заговорил, поддразнивая:
— Я знаю, о чем они говорят… Знаю.
— Не знаешь, — проговорил кто-то из ребят.
— А вот и знаю. Его отец, — кивнул Кодька на меня, — полезет на церкву крест поправлять… Вот поглядите, — указал парнишка на церковный крест, — как он похилился-то… Должно, скоро упадет…
Мы посмотрели на золотой крест, который действительно так скособочился, что казалось, вот-вот сорвется с церковного купола.
— Атаман уговаривает твоего отца полезть на церкву, поправить крест, — продолжал Кодька.
— Откуда ты все это знаешь? — спросил я.
Никодим пояснил:
— А я давеча был со своим отцом в правлении и слыхал, как атаман говорил об этом… Он сказал, что, окромя твоего отца, никто не может поставить крест на место… Вот он какой, твой отец-то!.. Геройский…
Ребята с уважением поглядели на меня. Я был горд за своего отца.
Я не утерпел и похвастался:
— Мой отец все умеет. Он всех ловчее и храбрее в станице…
— Не хвались, — фыркнул Кодька, — он хочь и геройский, твой отец-то, но и мизинца моего бати не стоит… Твой-то отец не умеет драться на кулачках, а мой батя первый кулачник… Как выйдет в драку, так все от него разбегаются.
Кодька сразил меня. Я замолк. В ответ я ничего не мог придумать, так как знал, что его отец, Петр; Яковлевич, действительно славился богатырской силой: и был в числе лучших кулачников станицы.
Из затруднительного положения меня вывел отец:. Проходя мимо меня, он удивился:
— И ты тут? Пойдем домой!
Я ухватился за его руку, и мы пошли. Дорогой я спросил у него;
— Папа, мальчишки говорят, что ты полезешь на церкву крест ставить. Правда это?
— Правда.
Я задумался. Полезть на верхушку, церкви и не бояться — это было непостижимо.
На церкви
На следующее утро кто-то громко постучал в наши ворота. Отец открыл калитку. На улице стояли наши родственники — дед Карпо и бабка Софья. Были они грустные, с покрасневшими глазами. Их старший сын Николай, чубатый казак лет тридцати, одной рукой держал за повод оседланного крепкого, приземистого меринка, а другой обнимал плачущую жену.
— Илюша, — сказал дед Карпо печально, — провожаем вон Николу своего… Хочет с тобой проститься…
— Саша, — позвал меня отец, — пойдем проводим дядю Колю.
Николай легко подхватил меня под руки и усадил в седло. Не отпуская поводьев, он повел лошадь, а я сидел на ней, покачиваясь в седле, с торжествующим видом оглядывался по сторонам. Очень уж мне хотелось, чтобы в эту минуту меня увидели мои приятели. Но, как нарочно, ни одного из них в это время не было на улице.
Шагая рядом с моим отцом, дед Карпо размахивает узловатыми, огрубевшими от работы руками.
— Вот, — слышится мне его глухой, дребезжащий голос, — идет, стало быть, наш сынок Николаша на геройство… Царя-батюшку защищать от иродов-люцинеров… Ведь, могёт быть, и не сладко там придется… Могёт, и головушку свою сложить…