Однажды Лиза показалась на берегу, давая знать брату, чтобы он подплыл к ней. Петр поплыл.
Девушка сказала ему что-то такое, что заставило Дементьева тотчас же, с таинственным видом ускакать в станицу.
Вернулся Петр с еще более таинственным видом, чем уехал. От важности на его лице даже конопушки отсвечивали каким-то самодовольством. Он загнал нос, а мы на него посматривали с завистью: вот, дескать, человек так человек, все знает, а мы ничего…
Только на закате дня наконец выяснилась тайна Дементьева. Сестра сообщила ему сведения о численности повстанцев на нашем хуторе. Петр доложил об этом в станице. А там решили, воспользовавшись малочисленностью сил противника на хуторе, произвести налет на него. Для этой цели к нам, на Красноярский, из станицы прибыл небольшой кавалерийский отряд, человек в пятьдесят, под командованием все того же Безбородова. Мы присоединились к нему и тотчас же, перебравшись через брод, ворвались в свой хутор.
Нас никто даже и не обстрелял. Повстанцы выскочили из хутора и скрылись неведомо где.
Безбородов послал Андрея Земцова и меня за хутор, посмотреть, не видно ли там где повстанцев.
Мы с Андреем отправились в путь. Проехали Щепетнов ветряк.
— Ни черта тут никого нет, — сказал Андрей. — Они так, должно, с испугу драпанули, что пятками сверкают уже под Долгим. Поедем назад.
— Давай еще немного проедем, — предложил я.
— Ты езжай к тому вон оврагу, а я к этому. А потом вернемся.
Через некоторое время мы съехались у ветряка и направились в хутор докладывать Безбородову о результатах своей поездки.
Но Безбородов вел конников уже из хутора. Мы подождали их и доложили о том, что никого здесь из повстанцев не видели.
— Ну и ладно, — сказал Безбородов. — Поехали с нами.
Мы присоединились к отряду.
Подъехав к ветряку, Безбородов оглянулся.
— Шашки вон! — негромко скомандовал он.
Молниями блеснули выхваченные из ножен шашки.
— Рассыпайсь! — снова скомандовал Безбородов.
Мы рассыпались лавой.
— Вперед! За мной! — крикнул Безбородов и, дав шенкеля своему лысолобому рыжему жеребцу, поднял шашку и помчался к золотистому полю ржи… Мы с гиканьем устремились за ним.
Подскакав к хлебам, Безбородов остановился и внимательно всмотрелся в гущину ржи. Мы тоже остановились, прислушиваясь. Могильная тишина. Я смотрел на командира.
— Никого тут, конечно, нет, — пробормотал он. — А сказали, что во ржи засели… Но все-таки прочешем рожь… Шагом!.. Арш!..
…Небо пламенеет в багряном закате. В зареве вечерней зари, как в вишневом соку, плавает огромный раздувшийся, раскаленный шар солнца. Встревоженно лопочут о чем-то степные птицы, усаживаясь на ночлег.
Продвигаемся тихо, густая высокая рожь бьет нас по ногам тугими колосьями.
Вдруг выстрел… еще и еще… Стреляют из ржи.
Всадники в нерешительности останавливаются. Кое-кто из наших, прикладываясь к ложам, стреляет наугад в рожь… Оттуда слышатся стоны. Стрельба с обеих сторон усиливается. Над головой противно посвистывают пули. Рядом со мной казак как-то странно вскрикивает и с храпом валится с лошади. Испуганная лошадь с ржанием мчится в степь.
Безбородов взмахивает шашкой:
— Впе-еред.
Я привстаю на стременах, поднимаю шашку и во весь голос кричу:
— Ура-а!
Мчится по ржаному полю вся наша лава.
— Ура-а!.. Ура-а!.. — слышатся голоса моих товарищей.
В балку бегут повстанцы, конники наши взмахивают над ними шашками, стреляют им в спину. А потом все вдруг замолкает. Мы возвращаемся в хутор.
Снова уходим
Постояв с неделю на нашем хуторе, Безбородов увел конников в станицу.
Мы же, хуторские парни, пока еще оставались здесь. Повстанцы с этих мест куда-то отхлынули, и в хуторе стало спокойнее жить.
Ночами, выставляя караулы, мы спали все вместе в чьем-нибудь саду. Но каждый раз меняли место ночевки.
К нам примкнули еще несколько хуторских парней-комсомольцев: братья Храмушины, Алферов, Опрометкин, Юдин.
Так мы прожили в хуторе недели две, держа постоянную связь со станицей. По распоряжению Безбородова часто выезжали далеко за хутор. Но повстанцев не обнаруживали, их и след простыл. Они словно провалились сквозь землю.
В хуторе существовала комсомольская ячейка, в которой состояло человек тридцать молодежи. Я очень гордился этой ячейкой, так как она была создана при моем участии.
Как член станичного комитета комсомола, я попытался было собрать хуторских комсомольцев, чтобы побеседовать с ними о создавшемся положении.