От Паренсова не укрылась слабая подготовленность штаба к войне: «Полевой штаб… действовал с поразительной небрежностью и необдуманностью; мало того, разные учреждения действующей армии не только чуждались, но как будто боялись друг друга, скрытничали и распоряжались без всякой связи»{35}. Он отмечает большие трудности с обеспечением боевых действий со стороны органов тыла, некомпетентность полевого интендантства.
Паренсов убедительно показывает, что третья неудача под Плевной начиналась со скверной разведки. Незнание противника привело к неверному замыслу боя. Вместо атаки с запада, где город был менее всего укреплен, главный удар наносился с юга. Неверное распределение сил в ходе боя командование не скорректировало, успех генерала Скобелева не был развит. Между тем, в резерве имелись 42 батальона, которые так и не вступили в сражение.
Для большей доказательности своих выводов Паренсов построил синхронную таблицу времени нахождения в бою сил правого, левого флангов и центра, сделал чертеж, показывающий степень интенсивности боевых действий по главным направлениям. Из этих материалов видно, что на левом фланге бой продолжался непрерывно 30 часов, на правом — 10, в центре — 7.
Паренсов совершенно справедливо утверждает, что возникшая в ходе боя возможность маневра войсками не была использована. Между тем турецкое командование этот маневр осуществило; если к началу боя на правом фланге турецких позиций находилось всего 7 батальонов, то к исходу — 19.
Паренсов подчеркивает, что, хотя общий уровень руководства подчас оказывался невысоким, отдельные военачальники, такие, как Скобелев, действовали решительно и самоотверженно.
К мемуарам Д. А. Милютина и П. Д. Паренсова примыкают воспоминания М. А. Газенкампфа{36}.
Профессор Академии Генерального штаба, полковник, видный и эрудированный штабной работник, Газенкампф вел официальный журнал боевых действий при штабе армии, заведовал военными корреспондентами при главной квартире. Он пользовался покровительством главнокомандующего, который полностью доверял ему. Во время пребывания царя на театре военных действий Газенкампф составлял для него ежедневную сводку, которую подписывал главнокомандующий. Находясь рядом с руководителями армии, разделяя трапезу с главнокомандующим и начальником штаба, Газенкампф был одним из наиболее осведомленных людей в армии. Он знал практически все о намерениях и делах руководства.
В основе дневника — 116 писем Газенкампфа к жене. Они дополнены обширными выписками из штабных документов, текстами телеграмм главнокомандующего царю и ответами царя. Дневник Газенкампфа воссоздает не только обстановку в штабе действующей армии, но и царившую там атмосферу.
Вскоре после третьей неудачи под Плевной Газенкампф пишет: «Настоящая беда в том, что, куда ни повернись, — везде недомыслие и беспомощность. Чрезвычайно характерно, что после каждого крупного сражения начальствующие лица на несколько дней складывают руки. И не только ничего не делают, но даже перестают думать и заботиться о будущем, а некоторые даже уезжают отдыхать: точно смотр отбыли»{37}.
Газенкампф избегает прямо критиковать главнокомандующего, хотя у читателя не возникает никаких сомнений в ответственности последнего за крайне малую эффективность действий штаба. Прямую вину Газенкампф возлагает на главное штабное начальство. «Старческая апатичность Непокойчицкого и бестолковая суетливость вечно растерянного Левицкого, — сетует он, — в теперешнее горячее и тяжелое время оказывают весьма серьезное влияние на ход военных действий»{38}. Под стать штабному руководству, по мнению Газенкампфа, и высшие, корпусные, командиры, характерной чертой которых он считает отсутствие самостоятельности, «вечную боязнь ответственности»{39}. Мысль о том, что главная беда проистекает «от скверного управления со стороны штаба», Газенкампф проводит через весь дневник. Связь, интендантская служба, железнодорожное сообщение, система работы внутри штаба — все стороны управления берутся Газенкампфом под обстрел. «…Высокопоставленные лица уже свыклись с этим хаотическим состоянием и считают его неизбежным», — с горечью отмечает он{40}. «Причины наших неудач — не в частных ошибках, а гораздо глубже… Если бы у нас был внутренний порядок, — говорит Газенкампф, — то частные поражения послужили бы нам наукою, а не повлекли бы за собой полный застой и общую неурядицу»{41}.
Любопытны страницы дневника, посвященные описанию двух главных квартир — главнокомандующего и царя. О первой Газенкампф отзывается весьма резко: она, по его словам, «изумляет многочисленностью праздношатающихся дармоедов». «Императорская главная квартира тоже громадна. Чинам государевой свиты окончательно делать нечего» (в то же время многие штабные должности в корпусах и дивизиях остаются вакантными, добавляет он).
Наряду с характеристикой положения дел в штабе и в главных квартирах много места в дневнике занимает рассмотрение боевых действий армии. Надо сказать, что и здесь Газенкампф дает много верных оценок. Он грамотно трактует причины неудач под Плевной, справедливо подчеркивает важность обороны Шипки, детально анализирует форсирование Балкан в декабре 1877 г.
Читая его дневник, хорошо представляешь себе, какую огромную роль сыграли солдат и рядовой офицер русской армии в победе, столь дорого оплаченной их кровью. «Войска наши превосходны, но начальники оставляют слишком многого желать», — записал полковник Газенкампф{42}. Помимо своей воли он нарисовал чрезвычайно яркую и впечатляющую картину того пагубного воздействия, которое царский режим оказывал на рост профессионального уровня вооруженных сил России.
Иначе, чем в. воспоминаниях Д. А. Милютина, П. Д. Па-ренсова, М. А. Газенкампфа, расставлены акценты в воспоминаниях полковника Д. А. Скалона, адъютанта главнокомандующего{43}. Скалой был человеком ярко выраженных консервативных взглядов, типичным царедворцем. Его воспоминания посвящены Николаю Николаевичу, которого он величает победоносным полководцем. Любопытно, что М. Ф. Катков, реакционный журналист и издатель, просил именно Скалона выступить корреспондентом «Русского вестника», ставшего к тому времени знаменем наиболее реакционных сил русского общества.
Скалой пытается реабилитировать высшее начальство за неоправданно затянувшуюся кампанию, большие потери, навязчиво внушая мысль о вине дипломатов и вообще политиков, недооценивших Турцию, не сумевших обеспечить армии благоприятную международную обстановку, лишавших ее плодов победы. В ряде случаев он прямо говорит о «предательстве дипломатов»{44}, а однажды на обеде у главнокомандующего произносит шутливый тост: министерство иностранных дел преобразовать в департамент военного министерства и на ответственные посты в нем назначать не иначе как после двух-трех лет командования ротой или эскадроном.
Любопытно, однако, то, что Скалой, которого нельзя заподозрить в недостатке желания возвеличить дом Романовых, отмечает многие пороки системы управления армией. Он считает ненужным и даже вредным пребывание царя в действующей армии: «Великий князь с приездом его величества не принадлежал уже себе и делу — от него полкнязя остается»{45}, не умалчивает о том, что, вопреки стратегическому плану, Николай Николаевич летом 1877 г, дважды намеревался «втянуться» в крепостную войну, осадив Рущук.
А. К. Пузыревский{46} и А. Н. Куропаткин{47} не затрагивают вопросы политики и стратегии, не анализируют деятельность полевого штаба. Их воспоминания содержат оценку военного искусства в годы войны.