В работе «Введение в историю русско-турецкой войны 1877–1878 гг.» П. А. Гейсман пытается разобраться в политической ситуации, в которой возникла война и которая «могущественно влияла и на военную обстановку».
Он стремится доказать, что между стратегическими целями России в войне и политической ситуацией существовало серьезное противоречие. Гейсман утверждает, что военная стратегия поставлена была в стеснительные условия дипломатией, которая не дала армии должного анализа текущего момента. Гейсман только затронул подлинную стратегическую проблематику русско-турецкой войны, но не сумел подняться до серьезных обобщений.
Видное место среди работ о русско-турецкой войне занимают труды Н. А. Епанчина. Наиболее полное выражение его идеи нашли в коллективном исследовании «Обзор войн России от Петра Великого до наших дней».
Епанчин обращает внимание на два обстоятельства, оставшиеся вне поля зрения многих других военных историков. Во-первых, он указывает, что в ходе кампании возник разрыв между стратегическим планом (его Епанчин одобряет) и последующими действиями — в ходе войны произошло «устремление всех сил и средств для вспомогательной задачи»{56}. Наиболее ярким примером в этом отношении он считает «обращение Плевны с ее армией в главный предмет действий»{57}. С его точки зрения, новые войска (гвардия), прибывшие на Балканы в октябре, следовало бросить не против Плевны, а на главное направление. Против Плевны же выставить достаточный заслон для того, чтобы обеспечить операционную линию. Епанчин подчеркивает, что «та же вспомогательная задача по обеспечению операционной линии была вполне успешно выполнена отрядом наследника цесаревича (Рущукским отрядом. — Авт.) против вдвое превосходящих сил (русская армия от 60 до 70 тыс. против НО—115 тыс. турок. — Лет.) без всяких чрезвычайных кровопролитий»{58}.
Как «характерную черту в стратегии войны 1877–1878 гг. следует отметить, — пишет Епанчин, — чрезмерную осторожность… последствие преувеличения опасностей»{59}. В качестве примера такого рода наряду с Плевной Епанчин называет «расходование до 100 000 человек на обеспечение… тыла (войска Циммермана и Одесского округа. — Авт.), все время бездействовавших»{60}. Он говорит, что неудачи происходили не столько от слабости, сколько от несоответственного употребления вполне достаточных сил.
Замедленностью, нерешительностью, разбросанностью сил по большому числу направлений отличались, по мнению Епанчина, действия русских войск на Кавказе, а «перелом в ходе войны, переход от наступления к обороне обозначился даже отступлением к своим пределам»{61}.
Анализ Епанчина отличается стремлением к поиску новых черт в тактике и стратегии русской армии, вниманием ко всему, заслуживающему обобщения и внедрения в практику.
В «Обзоре войн» Епанчин остановился на двух крупных эпизодах войны, каждый из которых примечателен наличием элементов операции. Речь идет о преодолении Балкан силами трех крупных отрядов и о сражении под Шипкой — Шейново, которое Епанчин справедливо оценивал как «операцию на полное окружение»{62}.
В начале 90-х годов Епанчин опубликовал исследование о действиях Западного отряда{63}. Работа представляет большой интерес и с точки зрения собранного в ней фактического материала, и с точки зрения теоретических обобщений.
Епанчин, например, прослеживает действия трех самостоятельных отрядов, преодолевших Балканы по общему плану, и подчеркивает, что отряды начинали движение в зависимости от успеха движения отряда Гурко. Тем самым создавался «единый механизм», функционировавший по всему фронту почти на протяжении 300 км. Епанчин не формулирует понятие «операция», но подводит к его пониманию.
Во второй работе, посвященной «отрядной проблематике»{64}, Епанчин непосредственно обращается к одному из наиболее важных эпизодов войны 1877–1878 гг. — неожиданному для противника преодолению Балкан и выходу 10-тысячного отряда в Забалканскую Болгарию.
О смелом ударе русских со смешанным чувством восхищения и опасения немецкий военный обозреватель Гартнер писал: «Эта так называемая казацкая война принесла достаточные плоды»{65}.
Епанчин отмечает, что отряд Гурко опроверг скептицизм в отношении целесообразности применения больших масс конницы непосредственно на поле боя. В отрядах Гурко конница принимала самое непосредственное участие во всех боях. Иначе говоря, в тактическом отношении было обеспечено взаимодействие всех родов войск, входивших в отряд.
Стратегическое значение похода, по мнению Епанчина, состояло в том, что фактически он представлял собой наступление авангарда армии, острие того самого клина, который вначале рассек турецкие позиции от Дуная до Балкан, а затем прошел и сквозь Балканы. Особенно интересен у Епанчина анализ действий Гурко по овладению Шипкинским перевалом. Гурко взял перевал с тыла, преодолев Балканы там, где его не ждали, — через Хаинкиойский перевал.
Епанчин указывает на трудности, с которыми столкнулся Гурко. Складывается впечатление, что наибольшие проблемы возникали для него в результате недостаточна четкой работы штаба.
Епанчин, сумев увидеть и достоинства русской стратегии, и ее теневые стороны, внес большой вклад в развитие русской военно-исторической науки.
Высокий уровень профессиональной подготовленности отличает работу Е. И. Мартынова{66}. Предмет его анализа — плевненская проблема, «главный интерес всей кампании».
Последовательно прослеживает Мартынов возникновение плевненского узла. Первым шагом он считает ошибку в обеспечении правого фланга. «Весь марш (турок. — Авт.) от Видина к Плевне, — пишет Мартынов, — на протяжении около 180 верст, был произведен совершенно скрыто от русских войск, что объясняется тем, что главная квартира не выдвинула особой кавалерии для обеспечения правого фланга армии»{67}. Далее Мартынов подвергает сомнению необходимость третьего штурма Плевны, единственным результатом которого было взятие одного редута близ деревни Гривицы (между тем потери русских и румын составили около 15 тыс. человек).
Главный вывод автора сводится к тому, что «русская армия вообще не была-готова к войне»: по вооружению она уступала туркам; организация, система обучения, «снабжение и довольствие ее не были установлены на прочных началах»{68}. Это, по словам Мартынова, объяснялось «отчасти тем, что война застала Россию в период преобразований, когда все находилось в переходном состоянии»{69}.
В 1881 г. работу, посвященную форсированию отрядом Гурко Балканского хребта зимой 1877 г., опубликовал А. К. Пузыревский{70}.
Особый интерес представляет та часть работы, в которой ученый анализирует планы перехода и их реализацию. Пузыревский прослеживает зарождение мысли о двойном обходе турецких позиций, подробно рассматривает процесс подготовки операции, включая разведку перевалов. Как профессиональный военный, он хорошо видит существо задуманного маневра, называя его «в высокой степени замечательным в стратегическом и тактическом отношении»{71}.
Попытку выявить эволюцию тактических приемов русской армии в условиях ведения позиционной борьбы с сильным противником Пузыревский предпринимает в работе «Десять лет назад. Война 1877–1878 гг.». Такого рода условия Пузыревский считает совершенно новыми для русской армии.