Возникает опасение: не приведет ли дальнейшее сосредоточение внимания преимущественно на количественных аспектах исторической демографии к тому, что на смену учению о способах материального производства будет выработана некоторая теория и история детопроизводства. При всей колоссальной важности вопросов — растет или сокращается население, каковы материальные условия, в которых осуществляется рождение и развитие человека, какова структура семьи, какова средняя продолжительность жизни и т. д. и т. п., все же сами по себе эти вопросы вряд ли существенно помогут нам решить важнейшие проблемы исторического развития, взятые, опять-таки, в их тотальности. С другой стороны, подключить к построению этих кривых и других диаграмм, и более сложных количественных конструкций конкретный материал, касающийся ментальных состояний, систем ценностей, связанных с упомянутыми мною феноменами типа рождения, смерти, отношения к детству, женщине, сексу и так далее, историкам, как правило, не удается. Либо они сосредоточивают внимание на этих количественных факторах, игнорируя или, во всяком случае, не учитывая психологические состояния, либо, наоборот, как Ф. Арьес, они рассматривают только эти состояния: как известно, у Арьеса есть две классические работы: «Ребенок и семейная жизнь при Старом порядке» (L’enfant et la vie familiale sous l’ancien régime. P., 1960) и «Человек перед лицом смерти» (L’Homme devant la mort. P., 1977). Он берет два полюса человеческой жизни: рождение и детство, с одной стороны, и отношение человека к смерти — с другой. Как то, так и другое направление обладает, как мне кажется, чрезвычайной односторонностью. Односторонность построения всякого рода таблиц и графиков уже упомянута. Что же касается истории ментальностей, связанных со смертью или ребенком, то у историков имеется довольно богатый материал для того, чтобы выяснить соответствующие ценностные ориентации людей прошлого, их отношение к рождению и смерти, к детству и материнству, к браку, сексу, любви и т. п.
Но как сочетать эти две тенденции? Все это остается в литературе весьма проблематичным. Я упомяну только одну работу — работу нашего отечественного видного специалиста Ю.Л. Бессмертного «Жизнь и смерть в Средние века» (M., 1991). Книга вышла под очень привлекательным и многообещающим названием, но читатель, который поверит тому, что написано на ее обложке, разочаруется в том смысле, что не о жизни и смерти в их многообразии, не об экзистенциальном переживании этих феноменов человеком Средневековья идет речь, а о попытках выяснить преимущественно количественные тенденции. Насытить эти абстрактные величины и их динамизм жизненным содержанием ценностей и ценностных ориентаций автору не удалось, и я думаю, что причина тут в самом предмете, который явно распадается на два трудно связываемых между собой аспекта. Точно так же с содержащимся в книге Бессмертного материалом плохо согласуются принципы «новой демографической истории», декларируемые им в «Одиссее-94». Едва ли можно обольщаться относительно того, что демографическая история способна вывести из кризиса историческую науку в целом. Я думаю, что это все же периферийный аспект исторических знаний на современном этапе.