Начну со второй половины 40-х годов — времени, когда в жизни советских историков произошли поистине трагические катаклизмы. Главным и решающим в этих потрясениях, я убежден, было то, что были разрушены или подорваны научные школы, традиции которых восходили к предшествовавшим десятилетиям. Создание научной школы, обычно группирующейся вокруг авторитетного ученого, — непростой и длительный процесс, в ходе которого формулируются исходные принципы и методы исследовательской работы. Напротив, разрушение школы может произойти внезапно и катастрофично. Так и случилось в конце 40-х годов истекшего столетия.
Развернувшаяся тогда кампания разоблачения «безродных космополитов», осуждения и даже изгнания из университетских кафедр и академических подразделений ученых, носивших неблагозвучные фамилии, конечно, была инспирирована сверху. Но ее деятельными проводниками, которые намечали круг жертв и разрабатывали приемы «критики», коей их подвергали, были их коллеги. И они очень хорошо понимали, что творят. Я где-то уже вспоминал ходившее в нашей среде выражение о повторяющемся «годе великого перелома»: в 1930 середняк пошел в колхоз, а в 1946-49 середняк пошел в докторантуру. Преподаватели и научные сотрудники, еще не отличившиеся большими исследовательскими достижениями, но обладавшие партийным билетом и волей сделать карьеру, не обременяя себя нравственными колебаниями, почуяли в новой обстановке свой звездный час. Можно было решительно потеснить с профессорских кресел беспартийных и неискушенных в интригах стариков и занять их места. Таким образом установки партии полностью гармонировали с аппетитами и нравами тех лиц, которые поспешили возглавить и осуществить эту кампанию. Конечно, она не ограничивалась одною лишь историей, охватывая все сферы культурной жизни. Но я могу говорить со знанием дела только об историках, да и то выборочно.
На историческом факультете МГУ и в Институте истории АН СССР прошла серия заседаний, на которых уничтожающей, погромной критике был подвергнут целый ряд почтенных и авторитетных ученых. Мне довелось присутствовать на некоторых из этих радений, о чем я уже писал в другом месте. Подвергнутый проработке историк был поставлен в безвыходное положение. Если он пытался отвергнуть голословные обвинения (а выступления проработчиков были бесконечно далеки от какой-либо научной добросовестности), он обрекал себя на увольнение и иные, еще более тягостные формы остракизма. Но и в том случае, если бы он «признался» во всех своих космополитических и антимарксистских грехах, он рисковал тем же: ведь он признал свою вину и к тому же еще до дна испил чашу унижения. Одним из организаторов погрома на истфаке был М.Т. Белявский. Непостижимым для меня образом Е.В. Гутнова восхваляет его и чуть ли не расписывается в дружбе с ним.
Не менее тягостную картину пришлось наблюдать и в Институте истории. Здесь среди организаторов и проводников этих проработок медиевистов была Нина Александровна Сидорова. Е.В. Гутнова посвящает ей отдельную главу своих мемуаров, и без преувеличения можно констатировать, что эти страницы содержат панегирик. Сидорова, если верить Гутновой, была кристально чистым человеком и заботилась прежде всего о том, чтобы вывести из-под огня критики заслуженных ученых, в частности Александра Иосифовича Неусыхина. Профессор Неусыхин, один из крупнейших специалистов по истории западноевропейского Средневековья, был великолепным педагогом и замечательным лектором. Его влияние на учеников далеко выходило за профессиональные пределы, ибо весь его человеческий, нравственный облик сильнейшим образом воздействовал на формирование личных качеств тех, кому посчастливилось с ним общаться. И вот было решено «обезвредить» А.И. Неусыхина, лишив его возможности интенсивно общаться со студентами-медиевистами. На роль критика его взглядов был выбран его любимый ученик В.В. Дорошенко, и было абсолютно ясно, что на акт научного отцеубийства последнего подвигли организаторы антикосмополитической кампании. Грехопадение Дорошенко произвело убийственное впечатление, и дело не только в том, что ему пришлось сломать самого себя, но и в том, что организаторы подобных проработок сознательно шли на развращение научной молодежи, создавая прецеденты для новых предательств. На этом фоне утверждение Гутновой о том, что Сидорова якобы старалась смягчить участь Неусыхина, выглядит диким и несообразным.