Я вполне согласен с заявлениями нашей мемуаристки, что Н.А. Сидорова представляла собою многоплановую личность, сочетая жесткость и, если нужно, беспощадность с человеческой добротой и отзывчивостью в частных вопросах, не затрагивавших ее власти. Е.В. Гутнова, по ее словам, тесно дружила с Ниной Александровной и знала ее несравненно ближе и лучше, нежели многие другие, в том числе и я. Я не сомневаюсь в том, что, когда после защиты мною кандидатской диссертации (в 1950 г.) Е.А. Косминский не смог оставить меня в Институте истории ни в качестве научного сотрудника, ни на должности его референта, свою роль в этом отказе не могла не сыграть Н.А. Но лично зла ко мне она не питала, и я всегда имел возможность выступить в секторе с докладом по новой, уже скандинавской проблематике. Представленные мною тексты регулярно публиковались в сборнике «Средние века».
Между 1950 и 1966 гг. я преподавал в Педагогическом институте в Твери (тогдашнем Калинине), и Н.А. Сидорова не раз передавала мне через доверенное лицо, что якобы намерена взять меня на работу в свой сектор. Признаться, я не придавал серьезного значения этим словесным посланиям, но в самом конце 50-х годов произошло следующее. Когда я сообщил ей о намерении прочитать очередной доклад о социальных отношениях в древней Скандинавии, Н.А. потребовала, чтобы в преамбуле своего выступления я бы заявил, что мною завершена работа над докторской диссертацией. «Я хотела бы взять вас в сектор, — сказала она, — но как еврея я могла бы пробить вашу кандидатуру в дирекции института только после защиты вами докторской диссертации». Прошло некоторое время, и я действительно представил на обсуждение сектора два тома своей работы. Сидорова говорит: «Официальными рецензентами вашей работы я намерена назначить А.И. Неусыхина и Я.А. Левицкого», и внимательно смотрит на меня. Дело в том, что в той же мере, в какой я мог ожидать положительного отзыва первого, я знал о настороженном, если не враждебном, отношении ко мне второго. Яков Александрович Левицкий, близкий друг Е.В. Гутновой, принадлежал к ближайшему окружению Е.А. Косминского и очень ревниво следил за тем, чтобы в этом окружении не появились какие-либо новые лица. Я испытывал его недоброжелательность даже и после кончины Евгения Алексеевича.
Но, разумеется, никаких возражений против этих кандидатур я Сидоровой не высказал. Накануне обсуждения в секторе я встретил в библиотеке С.А. Асиновскую, приближенную к ней сотрудницу, которая по секрету поведала мне о только что происшедшем разговоре между Сидоровой и Левицким: «Яков Александрович, вы прочитали диссертацию Гуревича? Каково ваше мнение?» Он: «Работа интересная, но, Нина Александровна, очень мало источников». Сидорова в ответ: «Так вот вы и похвалите его за то, что при скудости источников он написал такую прекрасную работу». Когда на другой день состоялось обсуждение моей диссертации, бедняга Левицкий был вынужден буквально повторить эти слова. Мне пришлось ответить ему, что источников — огромное количество, притом самых разных, от записей права до исландских семейных и королевских саг, поэзии, эддической и скальдической, что приходится привлекать данные археологии и топонимики и многое другое. Но сейчас речь не об этом. Благожелательное отношение Н.А. Сидоровой ко мне проявилось также и в том, что после этого обсуждения она позвонила в Ленинград В.И. Рутенбургу, возглавлявшему сектор истории Средневековья в Ленинградском отделении Института истории, и просила его максимально быстро организовать мою защиту. Но я возразил Нине Александровне, что одним из официальных оппонентов хотел бы быть А.И. Неусыхин, который по состоянию здоровья в Ленинград не поедет, и поэтому я прошу от этого плана отказаться. «Тогда устраивайте свою защиту самостоятельно», заявила Н.А., явно недовольная моей недисциплинированностью. Вскоре она скоропостижно скончалась, докторскую я защитил в 1962 г. (в Москве, разумеется), что же касается моего устройства в Институте всеобщей истории, то оно было отложено волею судеб до 1969 г. У меня нет оснований сомневаться в том, что Н.А. Сидорова действительно хотела иметь меня в качестве сотрудника своего сектора, и я храню признательность ей за то добро, которое она мне сделала или собиралась сделать.