Необходимое для решения вопроса заключение Художественно-экспертного совета по монументальному искусству Министерства культуры от 1 июня отошло от прямого ответа: „При определенной спорности образных характеристик скульптурной композиции ХЭС считает, что предложенная М.М. Шемякиным в дар Москве композиция может быть рассмотрена на заседании Комиссии но монументальному искусству“. Зато на обсуждении комиссии начальник ГлавАПУ А.Р. Воронцов подвел черту: композиция должна быть установлена, и судить о нашем времени будут именно по ней, а не по мнению комиссии. И тем не менее комиссия единогласно высказалась против установления „Жертв пороков взрослых“ на Болотной площади, порекомендовав как место ее размещения парк „Музеон“ около Центрального Дома художника на Крымском валу. Не помогло вполне практическое предложение начальника Отдела охраны художественного наследия Комитета по культуре А.С. Тантлевского огородить композицию забором, на ночь закрывать вообще, а днем допускать туда посетителей только в сопровождении „компетентных экскурсоводов“. На вопрос членов комиссии, учитывались ли и почему вообще не были приняты во внимание мнения москвичей, ответа просто не последовало.
Сегодня Москва переживает настоящий скульптурный бум. Предложения об установке монументов следуют десятками, если не сотнями. Без учета не то что художественной, но и, что не менее существенно для наших дней, финансовой стороны. Средства, которые могли бы пойти на обустройство школ, улучшение, хотя бы минимальное, малообеспеченных семей, почему-то предназначаются на памятники, которых никто не считает, не охраняет и даже количества не знает. В течение года своего существования, несмотря на неоднократные запросы, Комиссия по монументальному искусству не смогла добиться от Комитета по культуре общего списка уже существующих монументов. Такого учета не велось, и никто пока еще не собрался заняться этим стихийным хозяйством. Учреждения, общественные организации каждый на свой лад (и небезуспешно) лоббируют свои проекты. В результате напротив старой Третьяковской галереи появляется работа французского скульптора, едва ли не любительницы (судя по профессиональному уровню) – бюст Ивана Шмелева, никак не вписывающийся в городское пространство. В сад „Эрмитаж“ почему-то буквально втискивается голова Данте, тоже подарок из Италии, явно камерного характера. Около гостиницы „Космос“ оказывается необходимым установить памятник де Голлю, потому что его портрет работы З. Церетели (а речь идет именно о нем) – единственный понравившийся родственникам генерала. Не важна позиция генерала в отношении Советской Армии, французского движения Сопротивления – важен факт подарка городу, лучший путь занять место на его улицах.
Сиюминутные страсти – как же они разменивают и снижают смысл „памяти в бронзе“! Не так давно Москва была городом трех памятников. Великих памятников, к тому же сооруженных на народные средства. Минин и Пожарский, Пушкин, Гоголь – с ними приезжали знакомиться, их знали во всех уголках России. Сегодня глаз равнодушно скользит по густой толпе изваяний, любым путем просачивающихся на все кажущиеся свободными, пригодными и, главное, престижными места. „Надо!“, „Надо!“, „Надо!“. А может быть, как раз не надо? Обманчивое безразличие взгляда в действительности не спасает от воздействия псевдолетописи. От былого ощущения ценности и значительности памятника не остается и следа. Пример тому – аналогичная мода в Нью-Йорке и других американских городах, кстати сказать, сорокалетней давности и давно изжившая себя.
Опаздывать в культурном развитии плохо. Однако здесь речь не о культуре – о масскультуре, по счастью, так трудно совместимой с нашей ментальностью, тем более московской.
„Дети – жертвы пороков взрослых“, уже отлитые в США, уже доставленные в Москву, должны быть установлены к началу сентября 2001 года (по уверенным словам автора) – к началу учебного года и празднику города, детей и знаний.
Как и следовало ожидать, верх взяла точка зрения правительства города, восторженно поддержанная Комитетом по культуре. С большой помпой композиция была открыта, а чтобы сохранить ее от „непродвинутых“ москвичей, сооружена прочная ограда и установлен круглосуточный милицейский пост. История с памятным знаком Российского флота получила свое развитие. У многих народов бытует и по сей день поверье, что женщина в положении должна смотреть только на произведения искусства, слушать красивую музыку, вдыхать запах цветов. Любое впечатление матери неизбежно скажется на психическом развитии ее ребенка. Не менее важны и первые годы детской жизни. В случае с Болотной площадью, в конце концов, можно найти выход: не ходить на сквер, искать жалкие кусочки зелени в окрестных тесно застроенных переулках, а посетителям Третьяковской галереи не заглядывать за старательно охраняемую милицией ограду. Выбор свободен! Но вот как быть с народной памятью, той самой, на которой формируется человеческое сознание и главное – ответственность за собственную позицию в жизни?
Еще одно предложение по той же Болотной площади. В 1941-м, в период самых жестоких налетов фашистской авиации на город, был уничтожен прямым попаданием зенитный расчет, располагавшийся у въезда на Каменный мост – последний огневой рубеж перед Кремлем. Уничтожен полностью. Одиннадцать бойцов… Предложение сводилось к тому, чтобы поставить на этом месте памятный знак с именами всех погибших. И жесткий ответ Комитета по культуре: „ИМ“ (надо понимать, защитникам Москвы) отведено место на Поклонной горе и еще есть знак в Крылатском. Вполне достаточно, иначе „ОНИ“ заполонят весь город: мы же не на кладбище! Комитет по культуре Москвы и те, кто отдал за город свою жизнь…
Это было удивительное и совершенно незнакомое ощущение. На чистеньких нарядных улицах Варшавы, так старавшейся оправдывать свое имя „восточного Парижа“, в толпе старательно следовавших европейской моде горожан, среди нарядных кафе-„кавярен“, охотно выставлявших теплым временам столики на тротуары, стены домов то тут, то там были высветлены „зничами“ – налитыми стеарином стеклянными лампадками с зажженными фитильками. Одни „зничи“ горели – значит, кто-то поправил их совсем недавно, другие гасли, и вместо пламени около них оставались самые скромные букетики цветов. Под простой надписью на дощечке: „Здесь такого-то числа такого-то года было убито столько-то человек“. Даже без имен. Просто дата и число. Память о тех, кому отказала в праве на жизнь немецкая оккупация. Так было через четверть века после окончания Второй мировой, так оставалось и спустя полвека.
Профессор Станислав Хербст, председатель Польской Ассоциации историков, облеченный всеми научными степенями и званиями, ловит мой удивленный взгляд – до этого он показывал мне дворец, где содержался в плену русский царь Василий Шуйский с братьями; на Новом Святе, в самом центре Варшавы. Объяснение профессора просто. Мы не можем вернуть человеку жизнь, но обязаны этой невозможностью заставить каждого живущего ценить существование каждого существа. И – быть внутренне готовыми к такому же исходу. Если возникнет необходимость: „Ведь они все хотели жить. Они все до конца не расставались с надеждой!“
А мы? Зная все имена? Зная все обстоятельства? Одна из служб МПВО находилась рядом, выходя окнами и на Болотную площадь, и на Софийскую набережную Москвы-реки. Заместитель командующего майор С.Н. Ершов оказался на месте гибели расчета через считаные минуты, подписал подробный рапорт и распорядился похоронить всех в разных местах. Может быть, из соображений секретности.
Решение об установке памятного знака зенитчикам в центре столицы не привлекло внимания журналистов. Краткое упоминание факта. Номер части – 7-я батарея 862-го зенитно-артиллерийского полка. Газета „Россия. Регионы“ одна из немногих отметила, что „необходимые для этого 5 млн. рублей выделит один из банков“. Как предполагается, Первый Республиканский банк.