– Эй, баба! Кофе! – воскликнул он. – И живо.
Эти слова относились к сидящей женщине, которая ни двинулась и, казалось, не обращает внимание. Только через какое-то время она позвала Татьяну.
Тут уже, согласно обычаю, она принесла жестяной чайник и маленькую чашечку, которые поставила на стол перед паном. Доршак налил себе чёрной жидкости и жадно выпил её. Мгновение царило молчание. Женщина казалась как бы заснувшей, а борзые устало храпели на полу. Доршак, смотрящий сначала бессмысленно перед собой, медленно перевёл взгляд на женщину и долго разглядывал сидящую. Его брови всё больше хмурились.
– Слушай, ты, Агафья! – воскликнул он. – Долго мы так с тобой, как собака с кошкой будем жить?
– Пока собака или кошка не сдохнет, – медленно произнесла она.
– Собаке не хочется подыхать, – рассмеялся Доршак, поднимая широкие плечи, – собаке ещё жизнь улыбается, а кошка так же, хвала Богу, здорова. Время иметь бы разум.
– Это правда, – сказала женщина.
– Не мне, но вам, – прервал, распаляясь, мужчина. – Что у тебя плохо? Оказывают тебе в чём?
– Я предпочла бы бедность, – ответила женщина. – Думаешь, что мне этот твой хлеб по вкусу, что его ежедневно посыпаешь пеплом? Или я не знаю, откуда твоя собственность берётся и как её зарабатываешь?
Доршак вскочил со стула.
– Как? Как? Говори! – крикнул он, поднимая мундштук.
– Не нужно говорить, – не обращая на него спокойные глаза, сказала женщина, – ты знаешь, что эта твоя собственность значит и откуда течёт.
Доршак пробурчал что-то невразумительное, грызя трубку, но сдержался и смолчал.
– Хочешь иметь мир? – добавила женщина. – Я охотно вернусь к родителям, только отпусти.
– Жена с мужем жить должна, слышишь, – воскликнул Доршак.
– Давно бы от меня избавился, – отрезала женщина, – если бы не то, что за мной ожидаешь приданое, до которого жаден.
– Несомненно, потому что оно принадлежит мне за то, что такую дуру мне свет навязал, – начал Доршак. – Дьявол тебя знал, когда молодо и красиво выглядела, что мне жизнь отравишь! Я думал, что беру мягкое и послушное создание, а ветку чертополоха получил. Не в такой я нуждался женщине для жены, а ты была создана для монахини.
Женщина не отвечала уже, погружённая в мысли, сжала белые руки, аж слышен был треск в суставах. Голову опустила на грудь, слёз было не видно, но о них легко мог догадаться Доршак, который дико на неё поглядывал.
– Вот это мой завтрак и обед, и ужин, – сказал он, – человек возвращается домой как в ад!
Лицо его загорелось, поднял трубку, казалось, что ударит сидящую женщину, которая только вздрогнула, но затем обернулась, смерила его страшными очами, её рука потянулась к поясу под платье.
Видно, Доршак понял это движение и отступил. Он процедил сквозь зубы:
– Змея, гадина!
– Раз в жизни ты тянул ко мне руку, – сказала женщина дрожащим голосом. – Тогда я не ожидала, чтобы мужчина смел ударить жену… и тут один раз отплатила тебе, как ты того заслуживаешь. С той минуты без ножа не хожу, ударь меня и умрёшь. Ты знаешь, что я сильная и что тебя не боюсь.
Они смерили друг друга глазами. Доршак дрожащей рукой потёр голову.
– Э! Если бы не твой отец! Если бы не мать!
– Если бы не приданое! – насмешливо вставила Агафья.
– Дал бы я тебе, сидела бы запертая под ключом, как собака на цепи.
– Э! Когда бы не Бог, не совесть, Павел, ты давно бы не жил, а я была бы свободна, – ответила женщина, глаза которой пылали. – Подошёл к родителям, именуясь паном на Гродке, а кто в то время знал, что ты разбойник?
– Молчать! – крикнул Доршак. – Молчать! Достаточно этого, бабы никто не переболтает, а ну, увидим, наконец, кто тут кого победит.
Агафья рассмеялась.
За порогом послышались тяжёлые шаги. Доршак обернулся. Дверь медленно отворилась и посланец межейевский, с любопытством разглядываясь, стоял на пороге.
– Слава Ему! – сказал он.
Доршак что-то промямлил, женщина поднялась и тихо ответила:
– Навеки!
– Чего хотите? – спросил подстароста.
– А ну, не мешало бы поговорить, – сказал, кашляя, придворный, который смело огляделся. – Наша ясна пани выслала меня вперёд, чтобы тут всё было приготовлено.
Туча заслонила лицо Доршака.
– А что мне тут для них приготовить? – воскликнул он грубовато. – Приготовлено! Кукурузу “мамалыгу” в этой пустыни, в этих руинах! Что им в голову пришло сюда лезть и беды искать.
– Это не моя вещь, – сказал придворный, – поговорите об этом с ясной пани, как приедет. Мне приказали очистить жилище, оборудовать место для коня, овёс и хлеб для людей наготовить.