— Не слишком ли поздно начинать жалеть себя, дружище? Может, стоит пораскинуть мозгами, как нам избежать общества этой веселой, не в меру болтливой компании?
Крейван вздрогнул и всмотрелся в темноту. Невдалеке лежала темная масса, поначалу принятая им за несколько баулов. Так и есть, баулы там были, потому Фланахэн и не заметил в их гуще два тела. Совершенно неожиданно, уже похороненные им друзья вернулись в мир живых. Радость вспыхнула горячим огнем в груди, но сразу же улеглась с приходом мысли о том, что приятели, да и он сам лишь получили отсрочку, что ещё этой ночью он увидит их мертвые тела. Если только повезёт задержаться чуть дольше… Отогнав неприятные мысли, Фланахэн спросил шепотом:
— Как вас-то угораздило? А Тул — что с ним?
— Тулли до сих пор в отключке — он яростно отбивался и получил больше чем мы с тобой вместе взятые. Но дай ему ещё часок поваляться — он будет бодрее и тебя, и меня. Наследственная твердолобость, знаешь ли. Отвечая на первый вопрос… Застали нас врасплох. Ходоки, кажется, знали, что мы планируем, просчитали наши действия и приняли меры. Крей, мы ведь совсем дети — ты знаешь это? Берёмся за взрослую работу и пытаемся выполнить её по-своему, примитивно, в лоб. Дураков надо учить. Нас уже поздно, а остальным будет урок. Если, конечно, хоть что-нибудь всплывёт — ходоки умеют хранить секреты, свои и чужие. И руки вязать они умеют. — Шейн покряхтел, пытаясь ослабить путы.
— Как считаешь, что с нами будет? — Крейван сознавал нелепость вопроса, но не мог удержаться, испытывая потребность в надежде.
В ответ на вопрос он ждал какой-нибудь горькой остроты, но Шейн был серьёзен:
— Не знаю, Фланахэн, Творец свидетель. Наверное, ходоки нас убьют. Они же все знают. Скажи, ты простил бы кого-то, кто замыслил украсть твоего ребенка?
Крейван сидел, понуро опустив голову. Шейн принял молчание, как ответ:
— И я бы не простил. А родители этой девочки — Пастырь. Легко нам не будет, дружище… Кстати, не слышишь, о чем они там толкуют?
— Шейн, я вообще-то отлично вижу в темноте, но слух у меня такой же, как у всех — независимо от времени суток.
— Ну да…
Разговор прервался, друзья молча строили планы освобождения, каждый свой — оба одинаково утопические.
Со стоном пошевелился один из тюков — Тул. Словно только и ждавшие этого момента, от тени у костра отделились четверо. Подскочив к пленникам, они сноровисто подхватили безликих (двое взялись за Тула) и потащили в круг света. Крейваном овладела апатия, он не делал никаких попыток сопротивляться грубому волочению по земле. Тул же, судя по пыхтению, возне и приглушенным проклятьям позади, достаточно пришел в себя, чтобы всячески осложнять жизнь своим «сопровождающим». Прозвучало несколько гулких не то ударов, не то пинков, и шум прекратился.
Вот, наконец, трое молодых безликих, практически мальчишек, стоят освещённые бликующим светом огня, а вокруг них расположилось всё население маленького лагеря. До сих пор никто не произнес ни слова, тяжёлая, подавляющая любые, не действия, но даже попытки об этих действиях подумать, атмосфера окутала Фланахэна с друзьями покрывалом безнадёжности. Вперед выступил уже знакомый ему Джо — несостоявшаяся жертва их авантюры. Он внимательно оглядел всех троих с ног до головы, точно так же, как несколькими часами ранее изучал овощи и фрукты, привезённые селянами на продажу. Чёрные, чуть печальные, глаза сверлили лица, каждое по очереди, будто фиксируя каждую морщинку.
— Ты, верно, Шейн, — ходок ткнул пальцем в грудь Шейну. — Ты Крейван, а этот здоровяк — Тул, — это был не вопрос, а утверждение. Заметив изумление в глазах безликих, Джо пояснил:
— Вас сдал ваш наниматель. Простолюдин с серым лицом. Не сам заказчик, конечно, но и его имя для нас не загадка. Хотя, это уже наши дела, и подробности вам знать совершенно незачем. Встаёт другой вопрос, что делать с вами? Если бы спрашивали только меня, то я, несмотря даже на то, что должен был умереть, исполни вы свой замысел, отпустил бы вас. Наказал бы, жестоко наказал, но сохранил бы вам жизнь.
— Если большинство твоих соплеменников сходятся с тобою в мыслях, то за чем же дело встало? — Шейн пытался храбриться, играл на грани дозволенного, но его дерзость была проигнорирована.