— Мать считает его родиной, — сказала она. — И отчим. А я, пожалуй, нет. Я была там всего два раза. Нелепо называть его родиной.
— Не любите туда ездить?
— Авиабилеты очень дорогие. Мне не по карману.
— Понятно.
— На эту поездку я долго копила. Чтобы Эзра и Бина повидались с бабушкой.
— Бина. — Я улыбнулся, глядя на девочку, которая, по примеру брата, уснула. Вообще-то мальчик привалился к моему плечу, и я поерзал, отстраняясь. — Красивое имя.
— Оно означает «разум», — сказала женщина. — И еще «мудрость».
— А вас как зовут? — спросил я.
— Лия. Что, похоже, означает «усталость».
— Одран. — Я ткнул себя пальцем в грудь. — Честно скажу, я понятия не имею, что это означает. Мне всегда хотелось побывать в Израиле. — Я слегка лукавил, поскольку об этом особо не думал. — И в Сиднее. Мечтаю увидеть Австралию. Ну, может, когда-нибудь удастся.
Лия рассмеялась, и дама с пучком ожгла ее взглядом: надо же, флиртует со священником.
— Это очень разные страны, — сказала Лия.
— Согласен, — кивнул я. — Но образ Австралии чем-то меня привлекает.
— Иногда образ лучше реальности. — Лия помахала рукой, словно разгоняя мираж. — Вот об этом мы спорили с мамой. Мечта выше реальности.
— Маму не переспоришь, — сказал я. — Уж я-то знаю, поверьте.
— Не переспоришь.
— Значит, образ еврейской родины вас не прельщает? — заинтересованный, я подался вперед.
— Моя родина здесь. Ирландия. Да, родилась я в другом месте, но после войны мы с мамой приехали сюда.
— А отец? — Я сам не понимал, почему спрашиваю о том, что меня не касалось. — Ваши родители познакомились здесь? Да нет, что я, ведь вы уже родились.
— Мама выжила, — просто сказала Лия, глядя мне в глаза. — Отец — нет.
— Я таки взял вам, отче, булочку с ветчиной и сыром. — Старик, вернувшийся из вагона-ресторана, положил прозрачный сверток на столик. Я недоуменно вытаращился, все еще переваривая слова Лии. — И бутылочку «Севен-ап». Вы любите «Севен-ап»? Меня от него пучит, но я пью, не могу удержаться. И вот еще чипсы «Кинг». «Тейто» не было. «Тейто», конечно, лучше, но у них только «Кинг».
— Я же сказала, у нас есть «Тейто», — влезла дама с пучком.
— Ну пусть съест и то и другое.
— Энтони, угости отче чипсами.
— Нет! — заорал мальчик.
— Сейчас я с тобой поговорю.
— Моё! — не сдавался Энтони.
— Кушайте, отче, — сказал старик. — Может, еще принести шоколадку?
Сам того не ожидая, я грохнул кулаком по пластиковому столику. Вышло не хуже, чем у мамы, шестнадцать лет назад злобно колотившей кастрюлей о стол.
— Я же сказал, не надо еды! — рявкнул я. — Я поел перед дорогой. Вы меня не слышите, что ли?
Опешивший старик попятился; он так растерялся, словно я дал ему тумака. Дама с пучком буравила его взглядом, как будто во всем виноват он один. Лия молча наблюдала за сценой. Испуганные дети ее проснулись. Я закрыл глаза и выдохнул.
— Извините, — сказал я, глянув на старика. — Прошу прощения. Мне очень жаль, правда.
— Все в порядке, отче. — Старик смотрел в пол, избегая взглядов других пассажиров. — Не переживайте.
— Сколько я вам должен?
— Что вы, ничего.
Я не настаивал.
— Простите, — повторил я.
Старик улыбнулся и, тряхнув головой, сел на свое место.
— Бедняга просто хотел оказать вам услугу, — сказала дама с пучком, явно решив поквитаться со мной за отказ от ее чипсов.
Хоть бы они не трогали меня, подумал я. Все эти люди. Хоть бы дали мне кроху покоя.
— Вы не любите привлекать внимание, — сказала Лия.
Я помотал головой:
— Не люблю. Вот в Риме легко оставаться неприметным. Там каждый второй встречный — священник. А здесь… бывает чересчур…
— Вас уважают, только и всего.
— Но за что? Они меня не знают.
Лия провела пальцем по горлу, и я кивнул, удивляясь, что белый пластиковый ошейник может вызывать такое почтение. Близнецы вновь уснули — Эзра привалился к окну, Бина прижалась щекой к материнскому плечу.
— Я хотел спросить… — начал я, но Лия покачала головой:
— Лучше не надо.
— Хорошо.
— Прошло тридцать пять лет. — Лия пожала плечами. — Я стараюсь об этом не думать.
— Получается?
— Нет, конечно.
— А у матери с отчимом?
— Что вы лезете с такими вопросами? — Лия подалась вперед, ошарашив меня резкой переменой тона. — Кто дал вам право?
— Простите. — От стыда свело живот. — Я не хотел…
— Я знаю, чего вы хотели сказать, что во всем есть смысл. Дескать, все это входит в Божий замысел.