Мерзко. Невыносимо. Как вырвать это из своей памяти? Как себя простить?
Но ведь храбрец Эвер тоже под конец сдался. Если давить слишком долго, сломать можно любого.
У каждого свои страхи и свой предел прочности.
Думая об этом — о том, что даже Эвер оказался не железным, — Фай испытывал облегчение.
Со стыдом он вспоминал, как снова и снова с фанатичным упорством говорил Эверу гадости, обвинял в недостойном поведении, когда тот спутался с Чудовищем из Сумрака и начал позволять ей всякие непотребства: целовался и обнимался до брака, разрешал себя трогать, прикасался в ответ.
Фай знал, что заставляло его тогда сыпать упреками в сторону распустившегося товарища. Боль. Невыносимая душевная боль. Обвиняя Эвера в разврате, он пытался возвыситься в собственных глазах, доказать самому себе, что после насилия, всех этих «Я сделаю, что хотите, только не бейте», «Молодец, стараешься», он по-прежнему достойный, порядочный член эльфийского общества, а не какая-то шлюха.
За свое морализаторство Фаю было стыдно. Сейчас. Тогда — нет. Тогда ему до безумия, до смерти, до горячих слез из глаз надо было как-то убедить себя в том, что он не последнее ничтожество.
В окно постучали, и стакан выпал из дрожащих рук Фая, с грохотом усеяв пол гостиной осколками. На карнизе за стеклом сидел знакомый белоснежный голубь. К его лапке была привязана записка.
Сердце подскочило в груди и заколотилось как бешенное. Эллианна! Эллианна отправила ему послание!
Осколки разбитого стакана захрустели под ногами. В два шага Фай пересек комнату и распахнул окно.
* * *
Письмо Эллианны было пронизано нежностью, любовью и искренним беспокойством за жениха, так что про́пасть, разверзшаяся под ногами Фая, начала постепенно сужаться. Прочитав послание трижды, он почувствовал, что снова может дышать и твердо стоять на земле, и с благодарным вздохом прижал записку к груди.
Эллианна, его милая Эллианна. Зря он в ней сомневался.
Во время помолвки Фай поступил некрасиво — сбежал, ничего не объяснив, но она не обиделась, как сделала бы на ее месте любая уважающая себя эльфийка, не отвернулась от жениха в оскорбленном молчании — написала Фаю письмо, в котором попыталась выяснить причину его странного поведения. Чуткая, добрая Эллианна догадалась: что-то случилось и любимый нуждается в ее поддержке.
Более того, она предложила Фаю встречу. Подумать только, встречу! Гордые, боявшиеся общественного осуждения эльфийки старались не оставаться с мужчинами наедине — даже с собственными женихами, а Эллианна готова была рискнуть репутацией ради откровенного разговора. Разговора, который не предназначен для чужих ушей. Понимала: не будет Фай изливать душу при посторонних или в голубиной переписке.
Пьяный дурман рассеялся. Светлый образ Эллианны прогнал прочь призраков прошлого, и комната будто наполнилась солнечным сиянием.
«Я расскажу ей все», — решил Фай и кивнул сам себе, а затем принялся собирать с пола осколки.
Любимая его поймет, примет. Как же мерзко с его стороны было пытаться утаить от нее правду! Семейная жизнь не должна начинаться с обмана.
* * *
Было около десяти вечера, когда Фай надел свой лучший костюм и особым образом уложил волосы, чтобы выглядеть привлекательнее. Город за окном уже погрузился во мрак. Далекие дома, разбросанные между деревьями, напоминали огоньки в темноте. Эльфы зажигали в комнатах свет. По краям дорожек мерцали подвешенные к древесным сучьям фонари, и с каждой минутой улицы становились все более пустынными — отличное время для тайной встречи.
Фай нервничал. Сколько бы он ни вытирал ладони платком, руки оставались неприятно влажными. На лбу то и дело проступала испарина. Фай постоянно тянулся ослабить ворот туники, пока не обнаружил, что неприлично оголил горло, а воздуха все равно не хватает. Не получалось дышать полной грудью.
Насыщенный событиями день казался бесконечным. С того момента, как Фай проснулся в своей постели от кошмара, прошло меньше суток, а по ощущениям — неделя. И усталость накопилась соответствующая. Вымотанный, весь на нервах, Фай едва держался на ногах, но надеялся, что сегодняшняя встреча принесет ему облегчение.