Изгой. Теперь он изгой. Хуже грязи под ногами.
Возвращая его из мыслей в реальность, Колтур кашлянул в кулак. Свидетели галдели, переговариваясь, и ради собственного спокойствия Фай старался не прислушиваться. Слезы собирались каплями на подбородке и падали на тыльную сторону ладоней. Пальцы судорожно сминали на коленях ткань штанов.
Умереть. Отчаянно, остро захотелось умереть. Прямо здесь, на месте. Чтобы его, сидящего на этом стуле, поразило молнией.
— О, Светлоликая! — Гул голосов неожиданно перекрыл рев Меливинга. — И ты, падаль недостойная, после всего посмел явиться в мой дом и сделать предложение Эллианне! Моей дочери! Чистой, целомудренной деве!
Фай почувствовал, как вверх по пищеводу поднимается едкая желчь, и крепко стиснул зубы, чтобы не опозорить себя еще больше. Куда уж больше!
— Фай, — тон судьи вдруг стал подозрительно мягким, даже ласковым. — Почему ты не сопротивлялся? Почему позволил им творить с тобой такие ужасные вещи?
— Они держали нож у моего горла, — простонал Фай, не в силах остановить начинающуюся истерику.
— Значит, у тебя была возможность все это прекратить. — В голосе Колтура снова прорезались стальные нотки. — У тебя была возможность остановить свои мучения. Одно резкое движение вперед — и ты был бы избавлен от позора, но предпочел развлекать врагов своим телом.
— Фай, — позвал его Колтур. — У тебя еще есть шанс все исправить, смыть позор, очистить славное имя твоей семьи от всей этой грязи. Проклятая эйхарри не понимает всей важности наших традиций. Из-за ее возмутительных законов Совет больше не может подтолкнуть тебя в правильном направлении, но ты и сам прекрасно знаешь, что надо делать, верно? Ступай, заблудшее дитя, исполни свой долг.
* * *
Стоило Фаю покинуть комнату, душную от всеобщего осуждения, и его вывернуло себе под ноги прямо за дверью. В этот момент, захлебываясь слезами, задыхаясь от отвращения, он действительно готов был отправиться на берег Кипящего болота. Фай дрожал. Он не представлял, как жить дальше, здесь, в «Воль’а’мире», среди своих сородичей, всех тех, кто слышал историю его позора. Как смотреть им в глаза, чувствовать на себе их взгляды, слышать за спиной шепотки, видеть на лицах выражение брезгливости.
«Они будут это обсуждать, — подумал Фай, и его снова затошнило. — Вернутся домой и будут это обсуждать. И завтра тоже. И послезавтра. И еще богиня знает сколько времени. Никогда не забудут».
Его не покидало гадкое чувство, что этим мужчинам в зале нравилось слушать о том, как его насиловали, что его рассказ доставлял им извращенное удовольствие. Так люди в Сумеречных землях ходили смотреть на казнь, вот только они не кичились собственной добродетелью.
Противно. Фаю до ужаса стало противно от своих соплеменников. А ведь он так рвался домой, на родину. В глубине души даже считал эльфийскую расу высшей.
Лицемеры. Лживые и двуличные. Чем они лучше варваров, изнасиловавших его в лесу?
Исполни свой долг, значит? Пусть сами пойдут и утопятся в Кипящем болоте!
Пошатываясь, держась за стену, Фай медленно двинулся по коридору.
Скорее к двери! Наружу! На свежий воздух.
В ушах стоял гул. Голова кружилась. На языке ощущался кислый вкус рвоты.
«У тебя еще есть шанс все исправить, смыть позор».
Катитесь в Бездну! Он будет жить. Вопреки тому, что сегодня произошло. Всем назло. Будет жить.
— Фай! — голос отца стеганул по напряженным нервам.
О нет, только не это! Он не готов говорить с отцом, которого опозорил. Не сейчас. Никогда. Слишком тяжело, больно видеть разочарование в глазах родителей.
Фай трусливо ускорил шаг в надежде сбежать от догоняющего его Леола, ибо прекрасно знал, что услышит: от него отрекаются, ему советуют поскорее очистить имя семьи предложенным на суде способом.
Нет, нет, он не мог вынести больше ни минуты унижения. У него совсем не осталось моральных сил.
Он шел по коридору, держась за стену и стараясь как можно быстрее переставлять негнущиеся ноги, но, разумеется, не смог сбежать от отца. Леол настиг его через минуту и, схватив за плечи, втолкнул в ближайшую комнату.