Шелгунов иронически замечал по этому поводу, что "муж науки" своеобразно почтил память великого Дарвина, сведя теорию эволюционизма к избиению евреев. Конечно, ирония здесь уместна. Но предложение Вагнера о применении "грубой физической силы" нашло своих адептов, и не только в России. И не случайно мы находим почтенного профессора в числе корреспондентов К. П. Победоносцева.
Шок, испытанный еврейской читательской публикой, был достаточно силен. В статье-некрологе, написанной А.Г. Горнфельдом, мы находим горькие слова: "Смерть вернула мне Кота-Мурлыку. Милый старый друг далекого раннего детства, он давно умер для меня… тогда, когда уже студентом я прочел его "Темный путь" и в ужасе отшатнулся от этого знакомого ласкового лица, перекошенного страшной и злобной гримасой"15. Далее Горнфельд вспоминает о страшном, болезненном, ударе, который он испытал, прочитав новые произведения учителя: "В их диком, исступленном, клеветническом антисемитизме есть что-то безумное, кошмарное". Говоря о тех страницах романа, где описано, как еврейство планирует свои преступления на погибель арийского мира, Горнфельд употребляет уже новую семантику, "послепротокольную": "…еврейские старейшины совещаются о том, как вернее и злокозненнее погубить весь арийский мир"16. Для Горнфельда – неизбывная обида видеть, как создатель Кота-Мурлыки громоздит кошмары и возводит безобразную клевету. Но маститый критик отметил и то, что антисемитизм Вагнера упал на неблагодарную почву. Ибо его антисемитизм – нелеп, лубочен, слишком отдает психиатрией, чтобы иметь значение вне тех кругов, которым он, в сущности, и не нужен: там едят евреев без идеологии. Благородство Горнфельда нашло отражение и в последних словах: "Мы ушли далеко от любви к друг другу – но мы не кинем в его могилу камня"17.
В статье "Русская ласка" недобрым словом вспомнил Вагнера – Кота Мурлыку и Жаботинский18.
Большинство исследователей антисемитской литературы – Куниц, Заславский, Львов-Рогачевский, Соболь – даже не вспоминали Кота-Мурлыку. Но и деятели правого лагеря практически ни разу не воспользовались его именем: переиздать Вагнера – можно, но читать – вряд ли. Да и никакой позитивной программы борьбы с мировым злом он не предлагает. Его герой – это не герой Маркевича, Лескова, Крестовского -истинно русский патриот, готовый жертвовать жизнью в борьбе против "мирового кагала". Да и осуждение Кавказской войны или изображение русской деревни – сплошь пьяной, развратной, сифилитической19, торгующей 10-летними девочками – также не может вызывать восторга охранителей.
Шли годы. Вагнера не вспоминали. А если в эмигрантской прессе имя его и всплывало, то почти всегда оно ассоциировалось со знаменитыми сказками Кота-Мурлыки20. И тогда память связывала знаменитого зоолога и сочинителя детских книг. Такова уж память эмигранта, что Вагнеру приписывались и доброта, и мудрость. Борис Пантелеймонов писал: "Вагнер был профессором зоологии в Петербургском университете. Он известен и как сочинитель сказок – Кот-Мурлыка. Поэт и мистик. Держал белую мышь и никогда с ней не расставался… С профессором Вагнером – зоолог и поэт! – интересно поговорить. Всю жизнь познавал живое, соединил положительное знание с мистикой, имел таинственного друга-мышь, – у него составилось свое представление о душе животного. Несомненно, этот бородатый чудак дошел до какой-то особой мудрости"21.
Читатель вправе оспорить эту мысль. Но с Котом-Мурлыкой случались и не такие метаморфозы. Кто может поверить, что такие сказки, как "Макс" и "Волчок", использовались народовольцами в качестве пропагандистского материала? Но об этом вспоминает Макар-Синегуб22.
В сборнике, посвященном памяти отца Меня, напечатана статья В.Н. Топорова, где о Н.П. Вагнере говорится как о защитнике евреев. Это недоразумение. А что касается коллективного протеста 55 русских писателей, направленного в защиту двух журналистов-евреев – Чацкина и Горвица – ошельмованных в журнале "Иллюстрация", то прав был профессор III. Эттингер, считавший, что протест этот, опубликованный в катковском "Русском вестнике", был направлен не в защиту евреев, а в защиту свободы слова. Достаточно вспомнить, что спустя десятилетия Вл. Соловьев не мог собрать такую представительную аудиторию для подписания протеста против погромов.
Примечания
1 Вольфсон Б.М. Эмиграция Крымских татар в 1860 г. // Исторические записки. 1940. №9. С. 186-197.
2 Алданов М.А. Русские евреи в 70-80-х годах. Исторический этюд. – В кн.: Книга о русском еврействе. Нью-Йорк, I960. С. 45.
3 Подробнее см.: Ястурн М. Мицкевич. М., 1963. С. 566-575.
4 Голицын НЛ. История русского законодательства о евреях. СПб., 1886. Т. 1. С. 51.