– Ну и строг ты, Сашка! – сказала Алла. – Кто же я, по-твоему?
– Слов захотела, комплиментов? Не выйдет. Впрочем, могу. Самая обыкновенная женщина. Масса недостатков и комплексов. Ну, есть, конечно, кое-что. Кстати, не очень красивая. Правда, и не уродина. Нечто среднее. Довольна? Но один человек считает, что ты самая умная, самая красивая и вообще единственный друг на этом свете, подарок господа бога неизвестно за что. Это – субъективное мнение некоего Чернышева. Человек, как известно, часто ошибается. Правда, боюсь, что в этом плане я буду ошибаться всю жизнь.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
1
– Прошу встать, суд идет! – Судья начал читать приговор, а он стоял справа, выпрямившись, и с высоты своего роста смотрел в зал, на свидетелей, на родных подсудимого, на застывших милиционеров и на самого подсудимого (где-то он вычитал, что, когда выносят обвинительный приговор, присяжные избегают встречаться взглядом с преступником, и поэтому он не спускал глаз с черноволосого, коротко остриженного парня, и тот тоже косился на него, вероятно, пытаясь угадать, что же будет дальше). Несколько раз он переводил взгляд на двух девушек, что стояли в глубине зала, обиженно выпятив губы. На их лицах было написано, что, дескать, все это несправедливо, и за что же вы нашего хорошего Петю. Когда, в свою очередь, девушки смотрели на него, то не так, как обычно на улице. Для них он тоже олицетворял сейчас непреклонный закон.
На всех лицах, что были перед ним, застыла терпеливая покорность, и только один парень, нескладный, громоздкий, вероятно, товарищ подсудимого, но, как казалось Медведеву, человек другого склада, хороший, простой работяга, как-то выделил Медведева из трех членов суда и старался поймать его взгляд. И когда их взгляды встретились, Медведев на секунду закрыл глаза, а тот все понял, кивнул и зажмурился.
Наверно, каждому заседателю хочется вести процесс самому, так сказать, работать на публику. Ведь в глазах присутствующих главное действующее лицо – судья, который во сто раз лучше тебя знает судопроизводство и в десять раз – само дело. Пока ты ломаешь голову: какой бы вопрос задать поумнее, – судья успевает небрежно задать твой вопрос, и он сразу кажется таким проходным, а ты сидишь молча, надув щеки, и только согласно киваешь, когда судья вдруг поворачивается к тебе и очень серьезно, тихо и неразборчиво говорит что-то вроде «вля-пля-бля», а потом громко и торжественно в зал:
– Совещаясь на месте, суд счел возможным обойтись без свидетельских показаний гражданки Морозовой, не явившейся по неизвестным причинам.
И только адвокат, требовавший этих показаний, искоса посмотрит на тебя. Он-то знает, что значит – «совещаясь на месте».
А решалось все в маленькой комнате, куда они удалялись для вынесения приговора. Сегодня вместо пятнадцати минут, которые обычно уходят в такого рода делах на написание самого приговора и на перекур, они прозаседали два часа. Вроде спорить было не о чем. Закон гласил ясно: нарушение паспортного режима, в двадцать четыре часа, дважды не выполнял, статья уголовного кодекса определяла год заключения как минимум. Несколько лет назад Михеев был осужден за попытку украсть чемодан на вокзале. Так как он был с товарищем, то преступление подпадало под раздел «групповая кража». Он отсидел два с половиной года и вернулся в Москву к родителям. Михеев, его мать и отец – все вместе хлопотали, но милиция отказывалась прописать его в Москве. Шло время, на работу его не принимали, пришел участковый и взял подписку о немедленном выезде за сто первый километр. Михеев продолжал ходить по инстанциям, надеясь на лучшее. Второй раз пришел участковый. Михеев опять дал подписку и опять остался. Это была уже азартная игра с законом. И вот результат.
Судья говорил, что закон есть закон, и до каких пор можно быть легкомысленным, и если милиция не прописывает, значит, у нее есть основания. Но Медведев и второй заседатель, пожилая учительница, не соглашались с судьей. Михеев произвел на них впечатление человека, попавшего в дурную среду по молодости и глупости. Теперь, когда он решил жить честным трудом, его опять хотят посадить. Вполне понятно стремление Михеева остаться в Москве, где у него жилплощадь, родители, друзья. Конечно, шутить с законом нельзя. Михеев должен был уехать. Но ведь человеку свойственно надеяться. А сейчас давать ему на полную катушку – значит, озлобить парня окончательно. Медведев предлагал полгода. Полтора месяца Михеев уже отсидел в предварительном. Если он будет хорошо себя вести – а заседатели были в этом уверены, – его выпустят через два месяца. Парень запомнит этот урок и в то же время поймет, что суд ему поверил.
Судья спорил отчаянно. «Ведь не мы составляем законы, – говорил он, – есть кодекс, как же мы в нарушение статьи?»
Заседатели уперлись. В конце концов судья уступил. «Но, – сказал он, – ей-богу, прокурор опротестует приговор и будет прав, вот увидите».
Во время судебного заседания Михеев показался Медведеву умным и развитым парнем, несколько склонным к иронии. Но сейчас, когда судья кончил чтение, Михеев вдруг сказал:
– Спасибо!
Сначала Медведев подумал, что парень иронизирует, но потом, увидев реакцию зала и повторив про себя эти слова с интонацией Михеева, Мишка решил, что парень произнес их вполне серьезно. Вероятно, в камере тамошние профессионалы убедили Михеева, что меньше года ему не дадут.
Когда Мишка вышел на улицу, там еще стояли родители Михеева, две девушки, несколько ребят. При появлении заседателя они замолчали, и Мишке показалось, что тот парень, с которым они переглянулись при чтении приговора, хочет к нему подойти. Но тот парень не подошел. Тот парень увидел, что рядом, облокотившись на светло-коричневую «Волгу» и небрежно крутя цепочку с ключами, стояла девушка в брюках и в яркой шерстяной кофте. Девушка, на которую никто раньше не обращал внимания, теперь небрежно крутила ключи, всем своим видом как бы говоря: «Тот красивый судья, про которого вы только что решили, что он, наверно, самый добрый и что такой молодой, а уже… – этот судья для меня просто Мишка, и, кстати, он мой, понятно?» Эта немая сцена длилась ровно столько секунд, сколько потребовалось, чтобы Медведев пересек тротуар, сел в машину, чтобы Лена включила зажигание и они уехали. Но Медведеву эти секунды показались бесконечными, потому что он прекрасно представлял себе, в каком состоянии сейчас родные и товарищи подсудимого. А тут, сразу после суда, им как бы наглядно продемонстрировали другой стиль жизни, и хотя он, Медведев, ей-богу, но виноват, но все равно…
Объяснить Лене он это не мог и потому просто спросил:
– Ты чего приперлась?
Лена посмотрела на него так же, как и минуту назад, когда он выходил из здания суда.
– Соскучилась. А что, разве нельзя?
– Можно, но только не на отцовской машине. Отвыкай ею пользоваться. Научись сначала сама зарабатывать деньги. Устраиваешь здесь зрелище! Хватит стиляжных штучек. В брюках по улице не ходят, неприлично.
Во время этой тирады Лена несколько раз поворачивалась к нему, и на лице ее были и внимание, и почтение, и сверхсерьезность, дескать, вот какой у меня Миша умный, «ну, давай, давай». И Медведев понял: чем больше он будет сейчас говорить, тем это бесполезнее. С иронией Лены он еще не мог справиться. Поэтому свою гневную филиппику закончил весьма мирно:
– У тебя не такие плохие ноги, чтобы их прятать.
На третий день суда Лена пришла прямо в зал во время выступления прокурора. Заканчивалось слушание дела Гусевых. По просьбе адвоката при допросе свидетелей все посторонние были удалены. Но сейчас зал был полон, люди стояли в проходах. Тем не менее, когда суд заперся в комнате для вынесения приговора, судья спросил у Медведева: