— Не может. Они в курсе событий. Остальное вас не касается.
— Ладно, с этим ясно. А теперь скажите, почему вы решили, что сможете работать в редакции? Вы печатались в газетах, писали для радио?
— Нет.
— Вот видите!
— Так, как пишут, и я смогу. Даже лучше.
— Не слишком ли вы самоуверенны?
— А вы проверьте! Дайте мне задание.
— Какое, например?
— Любое. Репортаж, статью, корреспонденцию.
— Ого! Вы и с жанрами знакомы, — легонько съязвил я. — Но этого недостаточно, чтобы работать в редакции.
Они поглядели друг на друга.
— Сказать? — спросил Кротов у своей Кати. Она кивнула. Он метнул взгляд на меня. — Я пишу. Давно пишу. И хочу стать профессиональным литератором.
Ни больше, ни меньше! Профессиональным литератором!
Не удержавшись, я глубоко вздохнул. Мой явный скептицизм не остался незамеченным. Кротов сумрачно посмотрел на Катю, словно спрашивая ее: «Не пора ли кончать с этим типом?». Потом развалился на стуле, закинул ногу на ногу.
— Опять не верите?
— Да нет, отчего же… — осторожно проговорил я. — Задумано, во всяком случае, смело. Правда, трудностей на вашем пути немало.
— Знаю!
— Ну, если знаете, тогда…
Я был огорчен. Он вдруг разочаровал меня. Внезапно мне стало тревожно за эту девушку, эту Катю, которая смотрела на него во все глаза.
— Стихи, вероятно, пишете? — спросил я с угасающим интересом.
Он усмехнулся:
— Нет, не стихи, — прозу, роман.
Я заметил, что роман — жанр трудный и требует большого литературного мастерства и жизненного опыта. Он сдержанно согласился, что я прав. Я выразил опасения, что в его годы роман, тем более хороший роман, может не получиться. Он не ответил. Молчание было красноречивым. Он прикоснулся к ладони жены, словно черпая в ней силу.
Я спросил, кто его любимый писатель. Фолкнер! Уильям Фолкнер! Мы помолчали. В раздумье я стукнул пальцем по клавише машинки.
— Ну хорошо! Оставим ваши литературные планы в стороне. Откровенно говоря, я считаю их безнадежными… — Катя вздрогнула, и я тут же поправился: —…слегка легкомысленными. Мы в нашей радиоредакции романов не пишем. Романистов у нас в штате нет, и они нам не нужны. И деньги за будущие романы у нас не платят.
— Я буду делать все, что надо. Этого мало?
— Кое-что такое заявление значит, но…
Я встал, подошел к окну, откуда открывался знакомый вид на незакатное солнце и широкую ленту реки. Я прикидывал все «за» и «против». Они зашептались за моей спиной. «Сережа… Сережа…» — умолял голос девушки. Наконец я принял решение, обернулся к ним:
— Послушайте, ребята, а почему вы именно сюда приехали? — Он открыл было рот, но я его перебил и попросил ответить Катю: — А то муж не дает вам слова сказать.
Она растерялась, стиснула руки на коленях.
— Видите ли… мы купили карту Сибири, Сережа завязал мне глаза и попросил ткнуть пальцем. Я попала прямо сюда. Мы купили билеты и поехали.
Я изумленно взглянул на Кротова: неужели это правда? Улыбаясь во весь рот, оп подтвердил: самая настоящая!
— А родственники у вас тут есть?
— Откуда! — отверг он.
— А знакомые?
— Ни одного!
— Ну, знаете, Катя, вам медаль нужно выдать за храбрость.
— А мне что? — поинтересовался Кротов.
— Вам ремнем всыпать.
Он поморщился:
— Не очень остроумно.
— Зато эффективно! Кстати, — обратился я к девушке, — вы разбираетесь в музыке?
Вопросительно взглянув на мужа, она шепнула:
— Немножко…
Кротов смотрел на меня недоуменно и подозрительно. На этот раз я постарался не замечать его взгляда.
— Современную музыку любите?
— Очень.
— С классической знакомы?
— Кажется… Да, знакома.
— Проверка грамотности? — осведомился молодой наглец.
Я не удостоил его вниманием.
— Вы имеете представление, что такое фонотека в радиоредакции?
— Это… это вроде библиотеки, только музыкальные записи, правильно?
— Правильно. У нас свободна должность фонотекаря. Обязанности на первых порах простые: нужно привести в порядок пленки, а их, между прочим, сорок тысяч, постепенно создать каталог, ну, а в дальнейшем оформлять заказы на новые записи. Если вас это устроит…
Кротов сорвался со стула и завопил:
— Соглашайся, Катька, соглашайся!
— Знаете… я, конечно… конечно, я согласна. Кротов повернулся ко мне с каким-то растерянным
и счастливым лицом.
— Вот спасибо! — выдохнул он. И тут же, у меня на глазах, обнял свою Катю за плечи и чмокнул ее в щеку. — Что я тебе говорил? А ты боялась!
У девушки светились глаза.