— Он такой странный стал. Или лежит, или спит, или курит и молчит. Даже не читает. Я его ободряю как могу.
— Это он вас должен ободрять.
Катя замахала руками, точно я сказал бог весть какую глупость…
— Нет, что вы! Мне легче. Мужчины такие слабые. Они не могут без поддержки.
— Катечка, замерзнешь! — не вытерпела Тоня Салаткина.
— Как у вас с деньгами, Катя? Только правду!
— Все хорошо. Я получила по бюллетеню.
— А Сергей? Сколько он зарабатывает?
— Много, — сказала она. — Очень много. Но лучше бы этих денег не было.
— Знаете что… Постарайтесь все-таки уговорить Сергея, чтобы он перестал упрямиться и сотрудничал с нами хотя бы нештатно. Это его, может быть, взбодрит.
— Хорошо… я постараюсь, — пообещала она неуверенно.
— Да, Катя, еще вот что. Тридцать первого у меня дома соберется небольшая компания. Приходите и вы с Сергеем, а?
Ее лицо словно потерли снегом — так разгорелось.
— А это удобно? У вас ведь взрослые соберутся.
— Ну и что? Вы с Сергеем тоже не дети. Скоро родителями станете.
— Ой, я так давно не была в гостях! А какое платье я надену? У меня нового нет.
— Прикажите Сергею, пускай купит. Муж он вам или не муж?
— Муж объелся груш… — пробормотала она, сморщив нос.
Тоня Салаткина, потеряв терпение, решительно двинулась к нам.
17
Последний день года пришел на нашу землю тихим и умиротворенным. К вечеру улицы опустели, во всех домах зажглись огни, все трубы задымили. В домах около жарких печек суетились хозяйки, а далеко в глубине леса, на реках Виви, Котуе, Таймуре и безымянных притоках, где стоят зимовья охотников, мужчины доставали из лабазов мясо для ужина, разливали в кружки припасенный спирт — и, кажется, только звезды и деревья были безучастны к празднику.
Гости начали собираться к девяти. Первыми явились супруги Савостины: он, главный врач окружной больницы, плотный мужчина с полным лицом, и она, коллега моей жены по школе, красивая, очень жизнерадостная женщина. Появился холостяк Морозов, начальник геологоразведки, в сером джемпере и белоснежной рубахе, выбритый до синевы, мрачноватый. Пока женщины накрывали на стол, мы выкурили по сигарете, обсудили достоинства щенка, которого подарил Савостину один знакомый оленевод, похвалили погоду и выяснили намерения друг друга по части питья…
Все мы были знакомы не первый год, приехали на эту окраину из разных краев и, хотя уже успели забыть очертания родных мест, словно видели их сквозь метельную дымку, не переставали, подвыпив, грозиться отъездом — и никуда не уезжали.
Между тем Кротовых все не было. Я стал поглядывать на часы.
— Кого ждем? — спросил Савостин, точным взглядом хирурга окидывая стол.
— Ребята должны появиться.
— Что за ребята?
Я объяснил.
— Девочка у меня лежала? — припомнил Савостин.
— Вот-вот.
— Тот самый, что меня интервьюировал? — спросил Морозов.
— Угадал.
Оба были, кажется, недовольны, словно присутствие Кротовых разрушало их застольные планы.
— Ничего, переживете, — сказал я. — Ребята не зануды. Не в пример вам.
Наконец, когда все было готово и решили садиться за стол, в дверь постучали. Я пошел открывать.
Явилась одна Катя, запыхавшаяся, и с порога торопливо выложила:
— Я пришла извиниться, Борис Антонович… Понимаете, Сережу срочно вызвали на работу, там у них кто-то не вышел, вот я пришла сказать… Ох, какой вы нарядный! И рубашка с вышивкой!
— Да-с, с вышивкой. Снимай пальто.
— Я не могу без Сережи. Я пришла только сказать.
— Жаль, что Сергей занят, но это не резон, чтобы тебе сидеть с ним в котельной. Я сегодня на «ты», ничего?
— Ничего, но я не могу, честное слово!
— И слушать не желаю!
Я помог ей снять пальто. На Кате было очень простое зеленое платье, — по-видимому, собственноручно сшитое, — с короткими рукавами и белым воротничком. Свободный покрой уже не скрывал ее округлившийся живот, но освеженное после улицы лицо было как у школьницы, примчавшейся на выпускной вечер. Отвернувшись, я подождал, пока она приведет себя в порядок перед зеркалом.
Когда я под руку ввел ее в комнату, где все уже расселись за столом, она сильно оробела, даже слегка дрожала.
— Это Катя Кротова, — объявил я. — Ее муж будет позднее.
И представил Кате сидящих за столом.
— А мы знакомы, — напомнил Савостин. — Катя, которая не слушает своих родителей, верно?
Нарядная Савостина с интересом разглядывала смущенную девушку. Мрачноватое лицо Морозова просветлело.
Вскоре за столом стало шумно. После первых тостов разговор наладился. Катя освоилась в незнакомой обстановке и уже без робости, с любопытством посматривала на гостей. Особенно ее, кажется, поразила Савостина. Та в самом деле была эффектна в своем черном вечернем платье, со своими ослепительными зубами и светлой маленькой головкой. Она болтала, не умолкая.