ГЛАВА V. Блудный отец возвращается домой
Это случилось во вторник. В следующий же четверг, когда Дик вышел на свидание раньше обыкновенного и шел по направлению к коттеджу, он испугался, встретив на тропинке даму из Таймбери, которая имела облик мисс Мак-Глехен. Старуха сделала вид, что не замечает его. Ее глаза были полны слез, на лице была написана забота об узлах, которые она несла. Он остановился и подумал, что бы это могло предвещать. День был так прекрасен, что он даже не мог предположить что-нибудь недоброе. Все-таки что-то случилось в коттедже, и, по-видимому, значительное, потому-то мисс Мак-Глехен и пустилась в путь со своим небольшим имуществом, которое заключалось в нескольких коричневых свертках. Вид старой девы говорил о том, что она выдержала жаркую битву и потерпела поражение. Неужели дом был закрыт и для него? Неужели Эстер одна, покинута? Или, быть может, появился новый покровитель из европейских миллионеров? Любовь часто порождает ненависть к близким родственникам любимых. В таком состоянии он продолжал идти. Его беспокойство возрастало с каждым шагом. Войдя в сад, он услышал голос и вновь остановился, уже не сомневаясь, что стряслось какое-то несчастье.
Гром грянул — Адмирал был здесь.
Дик хотел было ускользнуть, охваченный ужасом этого момента, но Эстер, видя его нерешительность, ободряюще взглянула на него. В одно мгновение она очутилась подле него, довольная, сгорая от нетерпения сообщить ему новости, радуясь его смущению, находясь в состоянии упоения, которое не поддается описанию. Она дотронулась до него кончиками пальцев (стараясь выиграть время), притянула его к себе, затем, втолкнув его в комнату, поставила его лицом к лицу с мистером ван Тромпом, одетым в костюм из французского вельвета, с огромным прыщом на носу. Затем, так как это был предел возможной радости, Эстер выбежала из комнаты.
Мужчины в замешательстве смотрели Друг на друга. К ван Тромпу первому вернулось самообладание, и он любезно протянул руку Дику.
— Вы знаете мою девочку, мою Эстер, — сказал он, — это приятно. Мне сообщили об этом, как только я пришел. Это звучит странно в устах старого бродяги, но мы все любим наш дом и по мере сил и возможности скрываем это. Это и привело меня сюда, — заключил он таким тоном, как будто ставил на карту все, — так просто, грустно и благородно, как подобает светскому человеку и философу. — Вы видите перед собой человека, который доволен.
— Да, это чувствуется.
— Прошу вас, садитесь, — продолжал бездельник, подавая пример. — Фортуна все время поворачивалась ко мне спиной… Кстати, я только что хлебнул немножко виски после прогулки…. Я совсем опустился, мистер Нэсби, между нами говоря, я был без гроша, и, одолжив пятьдесят франков, незаметно пронес свой чемодан мимо швейцара, а ведь для этого нужна ловкость! И вот я здесь!
— Да, — сказал Дик, — вы здесь. — Он совсем опешил.
Эстер в этот момент вошла в комнату.
— Ты рад видеть его? — прошептала она Дику на ухо — радость, переполнявшая ее голос, перешла в ликование.
— О да, — сказал Дик, — очень!
— Я была уверена в этом, — сказала она, — я рассказала ему, как ты любишь его.
— Воздержитесь, — сказал Адмирал, — воздержитесь от излияний и давайте выпьем за новую жизнь.
— За новую жизнь, — как эхо повторил Дик и поднес бокал к губам, затем поставил его, не отведав: в течение одного дня было слишком много новостей.
Эстер села на скамеечку у ног своего отца, обняла его своими руками, и ее взгляд с гордостью перебегал с одного собеседника на другого. Ее глаза так блестели, что нельзя было определить, стоят ли в них слезы или нет; мелкая сладострастная дрожь пробегала по ее телу. По временам она опускала свой подбородок на грудь, иногда же в экстазе запрокидывала голову назад, — короче говоря, она была в таком состоянии, когда говорят о людях, что они захлебываются от счастья. Мучения Ричарда не поддавались описанию.
Между тем болтовне ван Тромпа, казалось, не будет конца.
— Я никогда не забываю друзей, — сказал он, — точно так же, как и врагов, хотя среди последних у меня их только двое — я и публика! — И он рассмеялся мелким смешком. — Но эти дни миновали, ван Тромпа уже больше нет. Это был человек, которому везло. Я думаю, вы слышали о моем успехе! Но не будем об этом говорить, — сказал он, усмехаясь и одергивая свой галстук. — Этот человек больше не существует. Одним усилием воли я прикончил его. Во всем этом есть нечто от поэтов. Сначала блестящая карьера — на меня были устремлены все взоры, а затем баста: спокойный, старый деревенский житель, культивирующий розы. В Париже, мистер Нэсби, было иначе…
— Отец, зови его Ричардом.
— Ричардом? Если он мне разрешит… Действительно, мы близкие друзья, а теперь близкие соседи.
Рубашка Дика была влажна; неловко пробормотав извинение, он удалился. Эстер объяснила его уход боязнью показаться нескромным, и эта щепетильность была поставлена ему в заслугу. Она пыталась удержать его.
— Вы хотите уйти перед нашей прогулкой? Ни за что! Должна же я погулять.
— Идемте вместе, — сказал Адмирал, поднимаясь.
— Ты сам не знаешь, чего ты хочешь! — вскрикнула Эстер, ласкаясь к нему. — Я должна поговорить с моим старым другом о моем новом отце. Ты пойдешь еще сегодня. Ты будешь делать все что захочешь. Я склонна баловать тебя.
— Тогда выпью еще глоток, — сказал Адмирал, останавливаясь, чтобы налить себе виски. — Удивительно, как этот день меня утомил. Да, я состарился, состарился и — с грустью должен сознаться — облысел.
Он кокетливо одел набекрень свою войлочную шляпу с широкими полями
— привычки старого сердцееда сказывались. Эстер мигом надела свою шляпу, в то время как он продолжал вертеться перед зеркалом. Злополучный прыщ приковывал его внимание.
— Мы теперь папа, нас должны уважать, — как бы объясняя свое франтовство, проговорил он и, подойдя к вешалке, выбрал себе палку. — Куда девались изящные парижские палки? Эта будет служить опорой старости. Она предназначена для деревенской жизни.
Дик наблюдал за ним, оценивая его в его новой роли и определяя, насколько она ему удается. Для своей прогулки с дочерью он приобрел новую походку, которая была восхитительна. Он устало шагал, опираясь на палку, грустно улыбался, смотря на все окружающее. Он спрашивал даже названия растений и оживился при виде серенькой птички неизвестной породы.
— Эта деревенская жизнь возвращает меня к молодости, — со вздохом сказал он.
В течение часа они достигли вершины холма. Солнце медленно заходило.
Вдруг Адмирал заметил в стороне домик с зазывающей вывеской.
— Это гостиница? — спросил он, указывая палкой.
Дик ответил утвердительно.
— Вы бывали там? — спросил Адмирал.
— Я проходил мимо нее сотни раз, и это все, — ответил Дик.
— А, — сказал ван Тромп, тряхнув головой, — вы не прежний товарищ, вы ведь должны изучать жизнь. Теперь я нашел гостиницу подле моего дома, и моей первой мыслью будет мысль о соседях. Я пойду вперед и познакомлюсь с ними. Не сопровождайте меня — я пробуду там всего минутку. — И он торопливо зашагал к гостинице, оставив Дика и Эстер на дороге.
— Дик, — воскликнула она, — я так счастлива, что могу перекинуться словом с тобой, я так счастлива! Я должна тебе сказать так много и хочу просить тебя об одолжении. Вообрази, он приехал без палитры и без мольберта, а я хочу, чтобы он имел все, что ему нужно. Я хочу, чтобы ты купил их для него в Таймбери. Ты видел, как его потянуло к кисти? Они не могут жить без этого, — добавила она, подразумевая ван Тромпа и Микеланджело.