– Ольф, – сопела мама, – сейчас же отправляйся в ванную!
Захват ее был болезненным, острые ногти впивались сквозь махровую ткань халата в плечо.
– Пусти, не то заору, – предупредил я тихо. На успех я не надеялся, но ошибся. Мама оставила мое плечо в покое.
– Ну чего ты в бутылку лезешь, – сказал я, – мне надо всего лишь спросить тебя кое о чем важном. А потом я смою с себя эту дрянь!
Я вытер рот. На вкус губная помада и вправду была гадкой. Как малиновый джем поверх бутерброда с салом.
– Тогда спрашивай уже, – засопела мама, снова натирая нос.
Я решил воздержаться от критики на этот счет и сказал:
– Речь об Эдиповом комплексе, потому что я никак не пойму, почему это влечение к матери, я имею в виду, если отца нет, в общем, с чем тут справляться! И каким боком тут эта гомосексуальность!
Я откинул челку со лба и начал объяснять все по новой, потому что запутался и увидел по маминому лицу, что она ни черта не поняла.
– Я про то, – сказал я, – каким образом, если нет отца, действует либидо сына к матери.
Мне казалось, что на этот раз я все объяснил предельно ясно. Но мама, как видно, так не думала.
– Что-что? – спросила она, широко раскрыв глаза.
Я повторил вопрос, стараясь говорить еще яснее. Мама повторила свое «что-что?» и еще больше вытаращилась.
– Так ты в эдиповом комплексе разбираешься или нет? – спросил я.
– Совершенно не разбираюсь, – сказала мама с сожалением и добавила, словно извиняясь: – Я же училась на юридическом!
Никакой-то от нее помощи в трудную минуту!
Я расстроенно покачал главой и покинул гостиную. Смыл боевой раскрас (это оказалось не так-то просто), облачился в спортивный костюм и выскользнул из дома через черный ход.
Темная-претемная, черная-пречерная ночь царила снаружи, только из Синей гостиной пробивался свет, падая светлым прямоугольником на клубничные грядки и указывая мне путь к дальнему забору. Я перелез через забор и двинулся вдоль него по мокрой от ночной росы траве к дому Акселя. На дворе стояла почти полночь, но Аксель часто бдит по ночам. Бывает, он читает до самого рассвета. Я уже сто раз вел с ним ночные разговоры, сидя у него на подоконнике, потому что его комната – на первом этаже. Только звонить ему по телефону ночью нельзя, чтобы не проснулись его родители.
В комнате Акселя горел свет. Я опять перелез через забор и прокрался к окну. Храпящий Аксель лежал в постели. Щека его покоилась на раскрытой книге. Я тихо свистнул, и Аксель перестал храпеть. Я еще раз свистнул, Аксель перевернулся на другой бок, щека его соскользнула с книги, книга плюхнулась на пол. Аксель подскочил на кровати и испуганно огляделся.
– Да это я, – сказал я и залез в комнату.
Аксель зевнул и злобно ответил:
– Если ты все-таки согласен с моим предложением, мог бы и завтра в школе сказать. Мне такой чумовой сон снился!
Он спустил ноги с кровати, потянулся, глянул на меня и объявил:
– Только теперь, братан во Христе, тебе это обойдется куда дороже. Свой шанс ты упустил. Я тут все обмозговал. Мои первоначальные требования – это только цветочки. Два билета в неделю – курам на смех, мне ж потом Солянку еще в кафе приглашать. Так что выкладывай четыре билетика. И гони одну из твоих пластинок Дженис Джоплин.
От такой наглости мне тут же захотелось вылезти через окно обратно, но я сдержался и притворно-дружелюбно сказал:
– Хорошо, я подумаю. Завтра скажу тебе, что решил.
Нельзя же было портить Акселю настроение!