Папа давно уже приметил одиноко стоявший, заколоченный дом, на островке напротив авиапарка. Разузнав, что это бывшая вилла Колчака, папа с помощью Красного Креста оборудовал виллу инвентарем и аппаратурой, (для чего съездил в Симферополь) и организовал для личного состава авиаполка «ночной санаторий».
В бухте Матюшенко папа, располагая консультацией профессора Щербатова, ученика И. П. Павлова, организует отделение для физиотерапевтического лечения массового в то время заболевания – москитной лихорадки. Летом она выводила из строя целые подразделения флота и авиации.
«Много времени я отдавал проверке пищевых продуктов и самой пищи, осмотру поваров и их помощников, проверке готовой пищи, наблюдению за чистотой и пр.».
Папа, проголодавший первые свои двадцать пять лет жизни, хорошо усвоил, что еда – одно из основных требований организма.
Мама смеялась: «Папа в Севастополе сначала попробует обед в одной части, потом на катере или даже на самолете переберется в другую часть, там тоже попробует…»
В четыре года, а может, позже, но хорошо помню, что в Рыльске (а это значит, что в то время папа сидел в тюрьме), меня притягивал шлем пилота с встроенными наушниками. Шлем был черный, кожаный, из кусочков, весь в морщинах, на мягкой овчине. Мама не разрешала с ним играть, но меня он интересовал и немного пугал. Предназначение его было непонятно, я хорошо помнила фотографию, где я у папы на руках, а он – в морской фуражке. Папа – капитан. Откуда же шлем летчика? И мама неохотно объясняла, что папа летал на самолетах. Теперь-то я понимаю: после папиного ареста мама вывезла из Ленинграда шлем как реликвию, оставшуюся от их счастливой жизни…
Сохранилось и воспоминание о многочисленных черных суконных отрезах, выданных папе во время службы в Севастополе. Эти отрезы спасли нам жизнь во время войны: несмотря на их черный флотский цвет, все же на них удавалось выменять много продуктов.
«Вначале я служил в бомбардировочной авиации, имевшей на вооружении немецкие монопланы “Дорневаль”, а затем в истребительной авиации, оснащенной итальянскими бипланами “Савойя”. Всегда присутствовал на взлетах и посадках, предварительно осматривал летный состав. Без моего заключения командир не допускал личный состав к полетам. На быстроходном катере посещал потерпевшие аварию самолеты в бухтах или выезжал в море, к месту приводнения летчиков, спрыгнувших на парашютах. На местах происшествий оказывал медицинскую помощь. Без моей подписи акты о происшествии не принимались. Для обмена опытом посещал старейшую русскую авиашколу “Кача”, которая находилась в Крыму.
По приказу народного комиссара по военным и морским делам К. Е. Ворошилова врачи авиационных частей должны были учиться на летчиков-наблюдателей, т. е. штурманов. В связи с этим надо было изучать материальную часть самолета, его вооружение, ходить на бомбежку на полигоне. Я разыскивал подводные лодки в море, забрасывал их условными бомбами, стрелял из пулемета и занимался другими увлекательными делами. К примеру, научился свободно водить катер по бухтам, летал ночью на флагманском бомбардировщике и т. д.».
Однажды родители гуляли по кладбищу. Мама, романтик в душе, любила светлую грусть по ушедшим. Они медленно шли по дорожке, весело украшенной солнечными пятнами, пробивающимися сквозь густую зелень деревьев. Останавливаясь перед памятниками, мама разбирала стертые надписи. Свернув на большую аллею, они вышли прямо к полуразрушенному красноватому склепу, в середине зиял черный пролом. Около склепа стояла группа беспризорников, они молча смотрели на приближающуюся пару. Мама вцепилась в рукав белого кителя, потянула папу назад. Но папа продолжал идти. Молча, медленно, они миновали толпу оборванных подростков, и вдруг за спиной раздалась площадная брань. Папа вырвал руку, рванулся к парню, стоящему в центре.
– И как не боялся? Беспризорников тогда была масса, свободно убить могли, – вспоминала мама.
Кровь, кровь дели Николы играла в папе – не допустить оскорбления! Не допустить унижения!
– Я думала, у парня голова оторвется, – говорила мама, – папа схватил его за плечи и начал трясти, у того голова моталась из стороны в сторону.
– При женщине… – яростно выговорил папа, задыхаясь.
А вокруг молча стояли беспризорники. И никто не пырнул ножом. Стая оборванных ребят молча обступила мужчину в белом кителе с золотыми пуговицами и молча смотрела, как тот яростно тряс их товарища.
Круто, круто изменилось время. Сейчас мат стал обычной разговорной речью. Не только никому не придет в голову кого-то упрекать за то, что при женщине… Нет, сами женщины обильно поливают свою речь матерными словами. Нация деградирует. Великая страна пропадает, тонет, как Атлантида, и неясно, всплывет ли она когда-нибудь…