Теперь о Михайловском. Он ставит вопрос так: человек — самоцель. Он никому ничего не должен. Стремление к личному счастью не просто его безусловное право. В этот смысл его существования. Но в чем заключается это личное счастье? Еда, половая любовь, удобства жизни — это ещё не счастье, по крайней мере, не для всех людей. Он — индивидуальность, и стремится свою индивидуальность проявить, но проявить её может только в общественной деятельности, понимая эту деятельность широко. Какие тут возможны вариации, видно из твоего замечательно глубокого заявления: «В натуре человека жертвовать собой, для этого не надо быть Христом». Верно. И это нисколько не противоречит положению, что он, человек, никому ничего не должен. Но, конечно, это ничего общего не имеет с торгашеско-религиозной установкой: «Чти отца и мать свою, и долговечен будешь на земле», «Блаженны нищие духом, ибо они наследуют царство небесное», или «воссядут одесную отца своего» или как-нибудь иначе получат за рубль — два рубля (надеюсь, ты не думаешь, что я антирелигиозную пропаганду подпущаю — эту ошибку я больше не повторю, не по отношению к тебе).
Каюсь, я совершенно равнодушен к конкретным народам — еврейскому, русскому, украинскому и прочим. Народ для меня — это собирательное имя, противоположность угнетателям всех сортов и званий. Это объект моей «общественной деятельности». Наряду с очень умными замечаниями, ты иногда делаешь и не очень умные: «Беда, когда неуверен, что твоя жертва нужна». Дело не в твоей научной работе и её ценности. Может быть, она была и не очень ценной, но твоя жертва и страдания очень ценны и нужны (см. слова монтаньяра в «Трёх минутах» Л.Украинки[182]). И нужны именно народу.
Не беспокойся о пропавших деньгах[183]. Публика такая, что могла прихватить и их, но квитанцию к маминым часикам мне показывали. Так как меня полностью «раскулачили»[184], то деньги могли попасть не тем, а другим жуликам. Ну и чёрт с ними — ты всё-таки не пропала без них! Шубу и другие вещи я получил[185] и правильно сердился — их было много, и большей частью меня от них в дороге облегчили. Забудем об этом!!
Милая моя! Письма к тебе я имею обыкновение переписывать, иногда не один раз. Но сегодня у меня зверски дрожит рука, и я пишу, вернее, рисую это письмо уже часов пять. Поэтому оно такое путаное получилось. В другой раз постараюсь умнее написать. В другой раз я также коснусь других вопросов, затронутых тобою. Будь здорова, доченька, целую тебя крепко и также крепко жму руку другим своим дочкам. Привет от здешних моих приятелей. Твой папа.
23.11.55
Доченька!
С нетерпением, даже больше обычного, жду твоего очередного письма. По моим расчётам пора уже быть ответу от твоего начальства на просьбу о разрешении свидания. Между тем, с почтой, по-видимому, опять затор — Иринка в этом месяце ничего не прислала, и от мамы тоже давненько ничего нет.
Я тебе уже писал, что у одного здешнего моего приятеля гостит его дочка. Она, между прочим, большая любительница и ценитель стихов. Я дал ей прочесть твои «Сон» и «Родине», и они ей очень понравились. Узнав, что я тщетно ищу по магазинам Блока, чтобы переслать его тебе, она по памяти исписала много страниц стихами Блока, Есенина, Пастернака и других, и теперь я подумываю, как тебе их переслать или привезти с собою. Эта девушка некоторое время прожила вместе с Сусанной и её подружками. Это пополнило мои знания о твоих институтских делах и ходе экзаменов. «Слух обо мне пройдёт по всей Руси великой».
После долгих поисков я достал «Вибрани» Леси Украинки. Искал я их для того, чтобы больше войти в курс интересов и вкусов своих дочек. Каюсь, подобно многим другим, я с некоторым пренебрежением относился к «национальным» литературам. Да и поэзия вообще, как ты знаешь, не по моей части, и поэтому я сначала рассеянно перелистывал эту книгу. Начал я с «Драматичних творiв», потому что о них ты мне писала. Без особого интереса прочёл «Осеннюю сказку», «В катакомбах» и ещё пару других, пока не дошёл до «На полi кровi». Эту штуку я прочёл два раза подряд. Замечательно сильная вещь! Если ты её не читала, настоятельно рекомендую прочесть. Просто непонятно, как она могла остаться незамеченной. Байрон, назло своим самодовольным и благочестивым соотечественникам, опоэтизировал Каина, первого братоубийцу, Гёте — Сатану-Мефистофеля. Сатане вообще повезло в мировой литературе. Но всё это — необычайные характеры, и именно поэтому они малопоучительны в обыденной жизни. Я не помню во всей мировой литературе ни одной попытки уклониться от традиционной евангельской трактовки Иуды, человека, который за тридцать сребреников продал своего учителя и Бога. И только Л.Украинке принадлежит образ этого презренного из презренных, злодея из злодеев, как обыкновенного, даже неплохого человека-«господаря». Он честно трудился над своей нивой и виноградником, полученными от отца, как тысячи других, не лучше и не хуже их. Его увлёк «учитель» и заставил раздать своё имущество нищей «голоте», которую он, как настоящий господарь, глубоко презирал, и самому стать нищим и прислуживать нищим. Он не понял «учителя» и вскоре разочаровался в нём. Остальное ѓже логично вытекало из предыдущего — он хотел снова стать хозяином. Сильная штука и даже очень страшная, но, в то же время, и утешительная: где они, эти настоящие злодеи? Их очень мало по сравнению с общим количеством действительных злодейств, совершаемых во всём мире ежечасно и ежеминутно глупыми или трусливыми людьми, твёрдо знающими, что добро и что — зло.