— Оливер, — промолвил Филипп Кавиллери, изображая священника ордена иезуитов. — Я пришел спасти твою душу и тело. И ты будешь меня слушать. Да или нет?
— Да, отец Филипп. Что именно я должен делать?
— Женись, Оливер.
2
Мы похоронили Дженни ранним декабрьским утром. Нам еще повезло, потому что к полудню сильнейший ураган превратил Новую Англию в снежную пустыню.
Мои родители спросили меня, не вернусь ли я в Бостон поездом вместе с ними. Я как можно вежливее отклонил это предложение, уверяя, что Филипп без меня сойдет с ума. На самом деле все было наоборот. Филипп был нужен мне, чтобы научиться у него, как пережить горе, ибо всю свою жизнь я был отгорожен от человеческих потерь и страданий.
— Пожалуйста, держи с нами связь, — сказал отец.
— Да, конечно. — Я пожал ему руку и поцеловал маму в щеку. И поезд отправился на север.
Сначала в доме Кавиллери было шумно. Родственники ни за что не хотели оставлять нас с Филиппом одних. Но постепенно, один за другим все они растворились, так как у всех были свои семьи. Расставаясь, каждый заставил Фила дать обещание, что он снова откроет магазин и примется за работу. Это единственное, что нужно делать. Он неизменно кивал головой в знак согласия.
И наконец мы остались вдвоем. Не было никакой нужды двигаться, ибо каждый оставил нам на кухне месячный запас всего необходимого.
Теперь, когда не было ничего отвлекающего в виде тетушек и кузенов, я начал ощущать, что наркоз от церемонии проходит. До этого мне казалось, что у меня все болит. Теперь я понял, что просто пребывал в оцепенении. Агония только начиналась.
— Послушай, тебе надо вернуться в Нью-Йорк, — не очень уверенно сказал Фил. Я воздержался от заявления, что его кондитерская очевидно закрылась навсегда. Я сказал: — Не могу. Здесь, в Крэнстоне, у меня свидание 31 декабря.
— С кем? — спросил он.
— С тобой, — ответил я.
— То-то будет весело! — сказал он. — Но обещай мне — утром, в первый день Нового года ты отправишься домой.
— О’кей, — сказал я.
— О’кей, — ответил он.
Мои родители звонили каждый вечер.
— Нет, ничем, миссис Барретт, — говорил ей Фил. Она явно спрашивала, чем может помочь.
— Нет, ничего, отец, — говорил я, когда трубка оказывалась у меня. Но все равно спасибо.
Фил показал мне спрятанные фотографии. Те, что Дженни когда-то категорически запретила мне показывать.
— Черт побери, Фил, я не хочу, чтобы Оливер видел меня со скобками на зубах!
— Но, Дженни, ты была очень хорошенькой.
— Сейчас я лучше, — ответила она в свойственной ей манере. Затем добавила: — И не показывай фотографий, на которых я грудная.
— Но почему? Почему нет?
— Не хочу, чтобы Оливер видел, какая я была толстая.
Я изумленно наблюдал за этой веселой перепалкой. К тому времени мы были уже женаты, и едва ли я мог развестись с ней лишь потому, что в детстве она носила скобки для выпрямления зубов.
— Послушай, кто здесь хозяин? — спросил я Фила, чтобы не дать угаснуть этой игре.
— Сам догадайся. Он улыбнулся и убрал альбомы на место.
Ну, а сегодня мы их посмотрели. Фотографий было очень много.
На всех ранних бросалась в глаза Тереза Кавиллери, жена Филиппа.
— Она похожа на Дженни.
— Она была красивая, — вздохнул он.
В какой-то момент, когда Дженни уже вышла из грудного возраста, но была еще без скобок, Тереза вдруг исчезла с фотографий.
— Я не должен был разрешать ей вести машину ночью, — сказал Фил так, будто авария, в которой она погибла, произошла только вчера.
— Как ты с этим справился? — спросил я. — Как смог выдержать? — Я специально задал этот вопрос, чтобы узнать, какое средство он может предложить мне.
— Кто сказал, что я смог это выдержать? — отозвался Филипп. — Но у меня по крайней мере была маленькая дочка.
— Чтобы о ней заботиться…
— Чтобы заботиться обо мне, — сказал он.
И я услышал рассказы, которые при жизни Дженнифер не подлежали оглашению. Как она изо всех сил старалась ему помочь. Облегчить боль. Ему пришлось разрешить ей готовить. Хуже того, ему пришлось съедать плоды ее неумелого творчества, приготовленные по рецептам купленных в супермаркете журналов. По средам она заставляла его по-прежнему играть в шары с приятелями. Она делала всё, что от нее зависело, чтобы он был счастлив.
— Поэтому ты больше не женился, Фил?
— Что?
— Из-за Дженни?
— Боже мой, нет. Она уговаривала меня жениться и даже сватала.
— Да что ты?
Он кивнул.
— Правда, она пыталась навязать мне всех подходящих американок итальянского происхождения от Крэнстона до Потакета.