Таким образом, в 1460-1480-е гг. взаимные обвинения в отравлении французских и бургундских Валуа ритмично следовали одно за другим, «отбивая такт» их борьбе. Ссылкинаупотребление яда вообще являлись любимым пропагандистским оружием во французских гражданских войнах конца Х1У-конца XV в. Именно такие обвинения лучше всего возбуждали эмоции и способны были как привлечь сторонников к собственному делу, так и отнять их у противника.
Религиозный конфликт второй половины XVI в. являл собой новую гражданскую войну. И снова посыпались обличения по поводу употребления яда. В самом деле, значительная часть упомянутых в данной главе сюжетов известна нам не по рассказам историков, а по памфлетам. Брошюры, вроде De furoribus ga//icis («Простая речь о неистовствах, совершенных во Франции») Жана Отмана или «Мемуаров о государстве Франции при Карле девятом», опубликованных в Мидельбурге в 1577 г., писались, чтобы дискредитировать вражескую партию. Ей приписывалось использование оружия, которое всегда вызывало отвращение и которое люди в большинстве своем считали неприемлемым даже по отношению к своим самым худшим врагам.
Обратимся к памфлету «Чудесные речи», написанному на латыни в 1574 г. в Лионе, через год переведенному на французский язык и много раз переиздававшемуся. Первоначально он исходил, по-видимому, от недовольных аристократов, католиков или умеренных протестантов, которые дорожили свободой и ненавидели деспотизм, приходивший, по их мнению, из Италии. В 1576 г. произведение переписали в гугенотском духе, а затем кто-то, возможно Симон Гулар, вставил его в «Мемуары о Французском государстве при Карле IX». Автор ополчался на Екатерину Медичи и клеймил аморальность этой новой Брунгильды. На голову королевы-матери обрушивались обвинения в том, что она играючи развращает, подкупает, предает и убивает.
«Весьма серьезно и основательно ее подозревали в отравлении дофина Франциска, который был старше герцога Орлеанского, ее мужа. Ее обуревала зависть, ибо его очень любил король, и почитало все дворянство Франции за поистине королевские добродетели. Она сумела заронить ревность в отношения между двумя братьями; а ее близость к тем, кого подозревали в совершении этого злодеяния, заставляют предполагать большее, чем сказано […]
Люди, не потерявшие совести, всегда ненавидели предательство. Однако среди всех его видов предательство отравления почитается самым отвратительным, так что его допускают только лишь в отношении злейших врагов, да и то редко. Екатерина же. Медичи совершает его играючи. Она посылает итальянцев отравить армию принца Конде, убить всех сразу, и одному из них дает десять тысяч франков, дабы заполучить необходимый яд. Она добивается того, чтобы слуги домов принца Конде, Адмирала и д’Андело убили своих хозяев ядом […]. Адмирал и сьер д’Андело — родные братья […], и их отравили во время одного пира. Один умер, а второй был тяжко болен. Виновный в этом преступлении исповедался перед казнью, что его подстрекала королева. Немного погодя, она подкупила лакея Адмирала Доминика д’Альба; а тот, будучи отправлен от имени своего хозяина к герцогу де Дё-Пон, попался нашим. Он нес в мешке смертоносный яд и острый меч, дабы в зависимости от обстоятельств воспользоваться тем или другим […]. Нет такого ужасного средства, которое ему не дозволялось бы употребить, коль скоро оно могло послужить погибели тех, кого она ненавидит. Она преступает клятвы, убивает и отравляет. Так что действуй у нас во Франции, подобно Персии, закон, по коему отравителей побивают камнями, не сомневаюсь, что сия новоявленная Парисатис, получила бы свое, а мы бы знали меньше потрясений».
Автор «Чудесных речей» вспоминал о смерти дофина Франциска, имевшей место уже давно. Данное обвинение происходило, по-видимому, из кругов, близких к императору Карлу Пятому. Он тоже оказался под подозрением и стремился с помощью контрслуха отвлечь внимание от себя. В момент самого события новую дофину оставили в покое, однако эпизод снова всплыл спустя сорок лет. Случаи возможного употребления яда помнили долго, поскольку они могли оказаться полезными для пропагандистской аргументации. История 1536 г. давала предполагаемой отравительнице статус будущей королевы и, таким образом, являлась хорошей основой для всех последующих обвинений. Перечень злодейств Екатерины продолжался попыткой отравления дяди будущего Генриха IV принца Конде в 1563 г. Парфюмер и аптекарь из Милана г-н Рене Бьянки, посланный королевой-матерью, доставил ему душистое яблоко. Хирургу принца по имени Гро плод показался подозрительным. Памятуя о происхождении яблока, врач попробовал его понюхать, отчего у него раздулось лицо. Когда кусочки дали вместе с хлебом съесть собаке, она сдохла на месте. Дальше речь шла об отравлении армии Конде, затем отравлении братьев де Шатийонов и, наконец, — королевы Наваррской, которую убил тот же Рене Бьянки. Упрощенно такие действия можно назвать макиавеллистскими, поскольку королева применяла любые, в том числе тайные, средства в целях установления собственного господства. Памфлет заканчивался обличительной фразой: «Видите, как она наливает яд своему следующему сыну?»