Задумывался ли папа Климент хоть на минуту о возвращении в Рим? Разумеется, нет. Он не только завершил строительство папского дворца, начатое при Бенедикте, но и в 1348 году купил Авиньон и окружавшее его графство Венессен (Venaissin) у Иоанны, королевы Неаполитанской и графини Прованской. Иоанне было двадцать два года, и она славилась своей красотой, но в Авиньон она прибыла в поисках убежища. Тремя годами ранее ее молодой муж герцог Андрей Венгерский, живший с ней в Неаполе, был убит по приказу ее двоюродной бабки Екатерины Валуа, однако не обошлось без подозрений в соучастии и самой Иоанны. Брат Андрея, король Людовик (Лайош) Венгерский под предлогом мести за убийство вторгся в Неаполь и захватил королевство. Иоанна бежала в Авиньон со вторым мужем, Людовиком Тарантским, ища защиты от деверя и умоляя папу Климента восстановить ее доброе имя.
Климент, не скрывавший своей слабости к хорошеньким женщинам, с готовностью согласился помочь. Разумеется, результат расследования, предпринятого им, был почти наверняка заранее предрешен, но важно было соблюсти формальности. Папский трон установили на возвышении; по обе стороны от него собрались кардиналы, выстроившись полукругом. Двое послов короля Лайоша предъявили иск; Иоанна, как нам известно, защищалась самостоятельно — и делала это блестяще. Затем Климент встал и провозгласил ее невиновной. Иоанна достигла первоочередной цели, но у нее была приготовлена новая просьба. Ненавистный ей деверь захватил казну, и она осталась без гроша. Людовик возвратился в Венгрию, и неаполитанские бароны призывали ее вернуться, но ни у нее, ни у ее мужа не хватало денег даже на дорогу. Папа вновь с готовностью пришел на помощь. Он немедленно предоставил ей 80 000 золотых флоринов, получив за это во владение город и окружавшие его земли.
История эта выглядит еще более примечательной из-за того, что произошла она в год Черной смерти. Чума достигла Авиньона в январе 1348 года; к сентябрю число жертв насчитывало не менее 62 000 человек — вероятно, около трех четвертей населения города и окрестных территорий. В их числе оказалась и возлюбленная Петрарки Лаура, и все до одного члены английской общины отшельников Святого Августина[168]. Папа Климент, который мог легко найти убежище за городом, проявил незаурядное мужество, оставшись в Авиньоне, где договорился с извозчиками, чтобы они вывозили тела, а с могильщиками, чтобы они закапывали их, хотя совсем скоро и тем, и другим пришлось отступиться. Он также купил огромное поле, чтобы превратить его в кладбище. К концу апреля здесь предали погребению 11 000 человек, и один ряд тел приходилось класть поверх другого. Как писал один фламандский каноник Флемиш, оказавшийся в тех краях, когда произошла вспышка эпидемии:
«Где-то в середине марта папа по зрелом размышлении дал отпущение грехов вплоть до самой Пасхи всем, кто, исповедавшись и покаявшись, скончался от заразы. Подобным же образом он повелел устраивать каждую неделю в определенные дни религиозные процессии с пением литаний. Как говорят, на них народ собирался со всех округов числом до двух тысяч; среди них было много босых людей обоих полов, некоторые во власяницах, шли с плачем, разрывая на себе волосы и ударяя себя плетьми даже до крови».
В первые дни эпидемии папа сам присоединялся к процессиям, но, осознав, что они могут стать источником инфекции, вскоре положил им конец. Он мудро удалился в свои личные апартаменты, где никого не принимал, и проводил день и ночь, сидя меж двух пылающих жаровен для обеззараживания. Когда в разгар лета в Авиньоне делать это стало невозможно, он ненадолго удалился в свой замок близ Баланса, но с наступлением осени возвратился, чтобы проводить те же процедуры. Этот прием доказал свою эффективность — папа выжил, однако до самого Рождественского поста не было признаков того, что эпидемия пошла на спад. Когда же это произошло, то в Авиньоне осталось не так много людей, чтобы порадоваться этому.
По мере того как Европа оправлялась от этого кошмара, стали искать козла отпущения. И что было почти неизбежно, таковыми оказались евреи. Чем еврей не антихрист? Разве не похищает и не мучит христианских детей? Разве не оскверняет постоянно тело Христово? Разве не отравлял он источники в христианских общинах, чтобы заразить всех их членов чумой? Напрасно евреи указывали на то, что сами пострадали от эпидемии столь же сильно, как и христиане, может быть, даже больше, учитывая скученность в гетто, в которых им приходилось жить. Однако их обвинители отказывались внимать им. Уже в мае произошла бойня евреев, в Нарбонне и Каркассоне были ликвидированы целые еврейские общины. В Германии и Швейцарии преследования по масштабам мало чем отличались от холокоста. Папа Климент отреагировал быстро. Дважды, 4 июля и 26 сентября, он обнародовал буллы с осуждением убийств, где бы они ни совершались, и призвал всех христиан вести себя сдержанно и терпимо. Те, кто продолжил бы преследования евреев, подлежали отлучению от церкви.
168
Как писал каноник Генри из Найтона Лейчестерского в конце столетия, «и никто не заметил». «В Марселе, — добавляет он еще более сурово, — из ста пятидесяти францисканцев ни один не выжил, чтобы поведать о случившемся, — тоже ничего себе дельце».