Однако Флоренции им казалось уже недостаточно. В юности Лев получил немало выгод благодаря процветавшему в то время непотизму и теперь сделал все, что мог, дабы новое поколение унаследовало эту «традицию». Он назначил кардиналами двух своих кузенов и трех племянников, но для любимого своего племянника Лоренцо, сына его старшего — покойного — брата Пьеро, он уготовил нечто большее — герцогство Урбино. Нынешний герцог, Франческо делла Ровере, племянник Юлия II, в 1508 году восстал против папы, своего сюзерена; теперь, в 1516 году, Лев просто отлучил его от церкви, а посла, которого герцог отправил в Рим с нотой протеста, захватил и подверг пыткам. Разразившаяся затем война продолжалась два года и обошлась в 800 000 дукатов; к моменту ее завершения Лоренцо, ради которого папа и затеял свару, скончался. (Его дочери Екатерине, однако, суждено было получить куда большую награду, чем Урбино: она вышла замуж за Генриха, сына и наследника Франциска I. и стала королевой Франции.)
Летом 1517 года Рим потрясли события, вошедшие в самую скандальную и вместе с тем самую таинственную главу истории правления Льва. Папа неожиданно объявил — и уже само объявление это вызвало сильное замешательство, что раскрыл заговор, составленный несколькими кардиналами под руководством кардинала Альфонсо Петруччи (ходили слухи, что он был любовником папы) с целью убийства понтифика и что, по-видимому, они подкупили доктора, флорентийца по имени Верчелли, дабы тот отравил папу, обрабатывая ядом его фистулу. Во время допроса с применением пыток Верчелли (что неудивительно) признался; его тут же повесили, выпотрошили и четвертовали[223]. С Петруччи поступили так же; под пытками он упомянул других кардиналов. Его тоже приговорили к смерти. Поскольку христианину не подобало поднимать руку на духовное лицо высокого ранга, его удушил мавр с помощью шелкового малинового шнура. Остальных кардиналов пощадили, но им пришлось заплатить громадный штраф.
Обвинения казались в высшей степени неправдоподобными. Все кардиналы, попавшие под обвинение, имели ко Льву незначительные претензии, но мотивов для убийства не было ни у кого. И даже если бы они хотели расправиться с папой, то разве они избрали бы именно этот способ? Из всех кардиналов лишь Петруччи сделал попытку бежать — и все же, что любопытно, все они признались в своем преступлении. Мы никогда не узнаем, что произошло на самом деле; горожане, однако, твердо верили, что на самом деле никакого заговора не существовало и что Лев сфабриковал обвинение ради того, чтобы получить штрафы со своих жертв. В любом случае папство оказалось дискредитировано еще более, и то, что затем по воле Льва тридцать один человек получил кардинальский сан, заплатив ему в целом полмиллиона дукатов за красные шляпы, конечно, мало способствовало восстановлению его престижа.
Но очевидно, Лев ни в малейшей степени не подозревал, как нуждается престиж папства в восстановлении. Подобно многим своим предшественникам, он произносил пустые слова о реформах; читая о его правлении, легко забываешь, что в течение первых четырех лет его пребывания на апостольском престоле шел пятый Латеранский собор. Но собор этот не достиг практически ничего. Его решения не свидетельствуют о том, что в них имелась подлинная нужда; нет также никаких признаков того, что собор получил от папы четкие указания. Тем временем бесстыдная роскошь, вопиющий факт торговли индульгенциями и должностями, сексуальные излишества — ибо Лев уже давно оставил все попытки скрыть свои предпочтения и открыто хвастался своим последним любовником, певцом Солимандо, сыном принца Джема, — словом, все эти злоупотребления, как и многие другие, придали еще большую силу реформаторскому движению, и к настоящему моменту любому непредвзятому наблюдателю было ясно, что если церковь не возьмется за дело всерьез и не очистит, если можно так выразиться, свои авгиевы конюшни, то не замедлит разразиться масштабное восстание.
31 октября 1517 года — как раз тогда, когда после заговора Петруччи папа Лев назначал новых кардиналов, — Мартин Лютер прибил свое послание к двери церкви в Виттенберге, в котором заявил, что готов защищать в открытых дебатах девяносто пять тезисов, призванных доказать несостоятельность индульгенций и незаконность их продажи[224]. Задача была не из трудных. Идея возможности продажи духовной благодати за деньги в целях получения коммерческой выгоды выглядела очевидной нелепостью; при этом на рынок недавно поступили новые, «улучшенные» индульгенции. Теперь можно было фактически создавать кредитный баланс для будущих отпущений; с другой стороны, разрешалось покупать индульгенции для покойных родственников; время, проведенное ими в чистилище, зависело от выплаченной суммы.
223
«Повешение, потрошение и четвертование»
224
Нынешние исследователи сообщают, что Лютер никогда не прикреплял его к двери, но распространил обычным путем. Что ж, если им угодно — пусть!