Таким образом, с Францией было все в порядке; а что же империя? Ведь от ее позиции зависел конечный успех. Однако германский король Лотарь Саксонский отнюдь не определился с решением. Он вел упорную борьбу за власть с Конрадом Гогенштауфеном, и ему приходилось взвешивать каждое решение. Кроме того, Лотарь не был коронован в Риме. Вражда с папой, в руках которого находился Вечный город, могла повлечь за собой опасные последствия. Однако Иннокентий не беспокоился понапрасну — его сторону принял самый могущественный из всех возможных защитников и наиболее выдающихся религиозных мыслителей XII столетия — святой Бернар Клервоский.
Для беспристрастного наблюдателя XXI века, свободного от воздействия удивительного личного магнетизма, благодаря которому Бернар подчинял себе всякого, с кем общался, он не выглядит привлекательной личностью. Он был высок ростом и худ, его черты несли на себе печать постоянных страданий, порожденных лишениями и тяготами, которым он подвергал себя всю жизнь; горевший в его сердце религиозный пыл не оставлял места терпимости или умеренности. Его участие в общественной жизни началось в 1115 году, когда аббат Сито англичанин Стивен Гардинг отпустил этого двадцатипятилетнего харизматичного монаха, поручив ему основать дочерний монастырь в Клерво (Шампань). С этого момента слава Бернара стала расти — причем сам он почти не прилагал к этому усилий. Последние двадцать пять лет своей жизни он не предавался покою, но проповедовал, убеждал, доказывал, участвовал в диспутах, писал бесчисленные послания, неизбежно втягиваясь в любой спор, который, по его мнению, имел отношение к важнейшим принципам христианства.
Раскол папства представлял собой именно такой случай. Бернар, не колеблясь ни минуты, объявил себя сторонником Иннокентия. Его резоны, как всегда, основывались на эмоциях. Кардинал Аймерик был близким другом; с другой стороны, Анаклет являлся воспитанником Клюни — монастыря, который Бернар презирал, считая, что его братия предала идеи реформ и поддалась тем самым искушениям — страсти к наживе, мирской суетности, которые призвана была искоренять по замыслу его основателей. Еще хуже, что Анаклет имел еврейские корни; как напишет позднее Бернар Лотарь, «не на пользу Христу, если отпрыск еврея займет престол Святого Петра». Вопрос о происхождении Христа и святого Петра ему не пришел на ум.
Анаклет, сидя в Риме, прекрасно понимал необходимость международного признания. Однако если его соперник мог добиваться поддержки лично, то сам он полагался на переписку, которая пока не принесла ему особого успеха. Стремясь заручиться поддержкой Лотаря, Анаклет пошел столь далеко, что отлучил Конрада от церкви, однако на короля это не произвело впечатления — он даже не ответил на его последующие послания. Во Франции к его легатам отнеслись пренебрежительно. А теперь, когда до него дошли вести о все новых и новых декларациях в пользу Иннокентия, Анаклет не на шутку забеспокоился. Влияние оппозиции оказалось намного больше, чем он ожидал. Она беспокоила его все больше, ведь теперь уже речь шла не о владетельных князьях, благоволивших его врагу, но о самой церкви. В течение предшествующих пятидесяти лет благодаря значительным успехам клюнийской реформы и под влиянием Гильдебранда она превратилась в сильный и сплоченный институт. Как грибы росли религиозные ордена, что придавало ей эффективность и динамичность. Клюни при аббате Пьере Достопочтенном, Премонтре при Норберте Магдебургском — том самом, который убедил Лотаря оставить письма Анаклета без ответа, — и Сито при Бернаре Клервоском представляли жизнеспособную, позитивную силу. Все три монастыря выступили в защиту Иннокентия, и их поддержка была равносильна поддержке всей церкви.
У Анаклета остался лишь один возможный способ действий: подобно другим отчаявшимся папам прошлого, он обратился к норманнам. В сентябре 1130 года, примерно в то время, когда собор в Этампе принял решение в пользу Иннокентия, он отправился из Рима в Авеллино, где его ожидал великий граф Сицилии Рожер II д'Отвиль. Рожер наследовал своему отцу и тезке в 1101 году[111]. Первая высадка на Сицилии состоялась еще сорок лет назад, и Рожер I превратил истерзанный бесконечными войнами остров, население которого пребывало в страхе и отчаянии, где все пришло в упадок после двух столетий безвластия, в политическое целое, обеспечил мир и процветание, в условиях которых три народа (норманны, греки и арабы) и три религии (католицизм, православие и мусульманство) счастливо уживались друг с другом и в отношениях между ними царило взаимное уважение и согласие. Его сын получил в наследство два норманнских герцогства в Апулии и Калабрии в 1127 году, а на следующий официально получил инвеституру от папы Гонория. Теперь, как он объяснил Анаклету, его задачей являлось создать из трех владений единую державу. Меньше чем королевством эта держава быть не может, и теперь Рожер отчаянно нуждался в королевской короне.
111
Неточность автора. Рожеру I в 1101 году наследовал его старший сын Симон, и только после его смерти в 1105 году титул графа Сицилийского перешел к его младшему брату Рожеру II.