Выбрать главу

Как уже говорилось, здешний купец - мой покровитель - оказывал мне княжеские почести, проявлял особую заботу о моей безопасности; и в то время, когда мы со страхом ожидали, что мой шлюп захватят и приведут в Веракрус, он прятал меня глубоко в лесу в домике, при котором был прекрасный птичник со всякого рода американскими птицами, часть которых он ежегодно отправлял в Испанию в подарок своим друзьям.

Без такого убежища я не мог бы обойтись хотя бы потому, что, если бы мой шлюп захватили и привели в Веракрус, а матросов взяли в плен, их вынудили бы признаться, что я их хозяин, и указать место, где я высадился и выгрузил двадцать один тюк груза. Что касается этого груза, то мой покровитель о нем отлично позаботился: все тюки были вскрыты, товары осмотрены, а потом вместе с другими европейскими товарами, которые прибыли на галеонах, заново упакованы и отправлены различным негоциантам в Мексику; так что никто, даже прознав о существовании моего груза, не смог бы его обнаружить.

В таких обстоятельствах, обуреваемый беспокойством о судьбе моего шлюпа, я прожил в этом загородном доме, или, как его здесь называют, "домике в долине", около пяти недель. Мне дали в услужение двух негров, из коих один выполнял обязанности поставщика и повара, а второй - камердинера. Мой друг, хозяин усадьбы, навещал меня каждый вечер, мы вместе ужинали и посещали птичник, прекраснее которого я нигде не видывал.

В конце пятой недели моего уединения мой покровитель получил наконец точные известия о судьбе моего судна - два фрегата и шлюп гнались за ним до тех пор, пока оно не наскочило на мель около форта Пенсакола; преследователи видели, как оно разбилось и разлетелось на части под ударами волн, а матросы спаслись в шлюпке. По-видимому, экипаж упомянутых фрегатов доставил эту новость в Веракрус, куда и отправился мой друг с намерением все разузнать и где капитан одного из фрегатов поведал ему эту историю.

Известие о том, что судно мое и весь груз погибли, но команда выбралась на берег и спаслась, было много приятнее для меня, чем если бы я узнал, что груз цел, а экипаж попал в руки испанцев, ибо только теперь я чувствовал себя в безопасности, - ведь случись все по-другому, матросов вынудили бы открыть мое местопребывание, мне пришлось бы бежать и даже с помощью моих друзей было бы чрезвычайно трудно скрыться.

Теперь же я обрел полное спокойствие, а мой друг, полагая, что больше нет надобности укрывать меня в "домике в долине", открыто привез меня к месту своего постоянного пребывания, где выдал меня за негоцианта, который недавно прибыл из Испании в Мексику, а оттуда приехал к нему погостить.

Меня нарядили в костюм знатного испанца, дали мне в услужение трех негров и стали называть доном Фердинандом де Мереса из Кастилии.

Делать мне здесь было нечего, - я лишь совершал прогулки, ездил верхом в лес и возвращался домой, где меня ожидало отрадное уединение и покой, ибо никто на всем свете не живет в такой роскоши и не располагает такими огромными богатствами, как здешние купцы.

Живут они, как я уже говорил, в усадьбах (villas), на своих ingenios, или, как называли бы их в Виргинии, плантациях, где производится индиго и сахар; кроме того, эти купцы владеют домами и складами в Веракрусе, куда ездят дважды в год, когда туда прибывают галеоны из Испании и когда эти галеоны загружают и отправляют в обратный путь. Приехав как-то с ними в Веракрус, я был поражен, когда увидел, какую громадную партию товаров получили они от своих поверенных в Испании и как ловко они с ней справились: как только ящики, узлы и тюки с европейскими товарами поступали к ним в кладовые, носильщики и упаковщики, то есть их слуги - негры и индейцы, вскрывали всю упаковку и укладывали товары по-другому, после чего новые тюки и отдельные свертки отправляли на лошадях в Мексику и распределяли там между несколькими купцами, а остаток привозили домой, то есть в усадьбы, где, повторяю, жили хозяева груза; усадьбы же находились примерно в тридцати английских милях от Веракруса, так что дней через двадцать их кладовые вновь оказывались порожними. По окончании всех дел в Веракрусе они вместе со слугами тотчас уезжали домой, не оставаясь там долее, чем требовалось, так как воздух в тех краях вредоносный.

Не меньше поражала меня и та точность, с которой мексиканские купцы расплачивались за купленные товары серебром и золотом, так что уже через несколько месяцев кладовые моих хозяев до потолка были набиты сундуками с пиастрами и серебряными слитками.

Узкие рамки настоящего повествования не дают возможности подробно рассказать, как точно и исправно, но без всякой спешки и путаницы происходило все это дело, как быстро завершались переговоры о предметах весьма трудных и касающихся больших ценностей, как стремительно вновь упаковывались товары, составлялись фактуры и все отправлялось к назначенным лицам; примерно через пять недель у моих хозяев не оставалось и следа товаров, прибывших на галеонах из Европы, причем товары эти записывали в расчетную книгу, чтобы хозяин точно знал, кому каждый из них отправлен; затем все дела поступали в ведение бухгалтеров, которые составляли фактуры и писали письма, хозяину же оставалось только прочитать и подписать их, а другие работники переписывали их в особые книги.

Мне трудно оценить стоимость товаров, которые прибывали к ним на этих торговых судах, но я помню, что когда галеоны отправились в обратный путь, они увезли с собой один миллион триста тысяч пиастров наличными, да еще сто восемьдесят тюков или мешков кошенили и около трехсот тюков индиго; при этом испанцы скромно утверждали, что все это предназначено для них самих и их друзей; на самом же деле несколько мексиканских купцов поручили им перевезти на судах и препроводить соответственно их распоряжению большие количества драгоценных слитков, и мне известно также, что при этом им был определен куртаж и они даже таким образом получили немалую прибыль.

Я побывал с ними в Веракрусе, а после возвращения оттуда они расплатились со мной за двадцать один тюк, которые я в свое время выгрузил на берег. По представленному мною счету, к которому были приложены образцы всех товаров и где была обозначена их окончательная цена, мне причиталось восемь тысяч пятьсот семьдесят пиастров; эту сумму мой друг, а иначе я не могу его теперь называть, уплатил наличными, приказав своим слугам-неграм сложить все деньги в углу моей комнаты; таким образом, несмотря на пережитые несчастья, я все еще был весьма богат.