Есть и еще одна причина восхищаться этим миром, об установлении и сохранении которого столь много заботилась Елизавета, а именно то, что он был следствием не какого-либо особого миролюбия эпохи, а ее собственной осторожности и умелого правления. Ибо в королевстве, страдавшем от религиозных междоусобиц и игравшем роль заслона и оплота в борьбе против непомерных амбиций Испании, в поводах для войны недостатка не было. Елизавета своими войсками и своими советами умела предотвратить ее; это доказало событие, явившееся самым достопамятным примером удачи из всех событий нашего времени. Когда испанский флот, собранный с таким трудом и напряжением, с таким ужасом ожидаемый всей Европой, воодушевленный столь прочной верой в свою победу, начал бороздить воды наших проливов, он не захватил ни единой шлюпки на море, не обстрелял ни одного дома на суше, ни разу даже не подошел к берегу, но был сначала разбит в сражении, а затем рассеян и обессилен в ходе жалкого бегства, потеряв множество кораблей, тогда как на земле и во владениях Англии в это время сохранялись неизменные мир и спокойствие.
В спасении от предательских покушений заговорщиков она была не менее удачлива, чем при отражении вражеских нападений. Немало заговоров с целью лишить ее жизни было счастливейшим образом раскрыто и уничтожено; жизнь ее, однако, не стала от этого более тревожной и напряженной, численность ее охраны не возросла, она не замкнулась в стенах дворца и не сократила частоту выездов, но по-прежнему спокойная и уверенная в себе и помнящая больше об избавлении, чем об опасности, держалась привычного образа жизни и не вносила в него никаких изменений.
Следует отметить также характер той эпохи, в которую процветала эта королева. Ибо бывают времена столь варварские и невежественные, что людьми тогда править так же легко, как пасти стадо овец. Но жребий этой королевы пал на время в высшей степени просвещенное и культурное, когда невозможно превзойти других и прославиться, не обладая величайшими способностями и исключительным сочетанием добродетелей.
Кроме того, достоинства женского царствования обычно затмеваются браком; заслуги и достижения королевы приписываются ее мужу. Та же из них, кто остается незамужем, целиком и полностью сохраняет свою славу за собой. В ее случае это было тем более так, что у нее не было помощников, на которых можно было бы опереться в деле управления, кроме тех, которыми она сама себя обеспечила: ни брата, ни дяди, ни кого-либо еще из королевского рода, чтобы разделить ее заботы и поддержать ее власть. И даже тех, кого она сама возводила до высокого положения, она столь крепко держала в руках и связывала друг с другом, что, вселяя в каждого величайшее усердие к тому, чтобы угодить ей, сама себе она всегда оставалась полновластной хозяйкой.
Она правда, была бездетной и умерла, не оставив потомства, — судьба, которую она разделила со счастливейшими людьми, такими, как Александр Великий, Юлий Цезарь, Траян и другие. Вопрос этот всегда был предметом спора; обе стороны выдвигали свои доводы: одни считали, что бездетность умаляет счастье, ибо быть счастливым и в качестве индивида, и в продолжении своего рода есть благо, превышающее то, на что может рассчитывать человек; другие считали ее венцом и довершением счастливой участи, ибо лишь то счастье можно счесть совершенным, над которым судьба не имеет дальнейшей власти, чего не может быть там, где есть потомство.
Не была она обижена и наружностью: высокий рост, изящная фигура, выражение лица в высшей степени величественное и в то же время мягкое, необычайно удачное и здоровое телосложение; ко всему этому следует добавить, что, до конца сохранив здоровье и энергию и не испытав ни превратностей судьбы, ни невзгод старости, она в легкой и покойной смерти обрела наконец ту эвтаназию, о которой столь усердно молил Август Цезарь и которой, как рассказывают, удостоился этот замечательный император, Антонин Пий, чья смерть напоминала сладкий и безмятежный сон. Подобным же образом и в последней болезни Елизаветы не было ничего жалкого, ничего ужасающего, ничего отталкивающего для человеческой природы. Ее не мучили ни жажда жизни, ни усталость от болезни, ни приступы боли; ни один из симптомов не был пугающим или отвратительным, в них проявлялась скорее хрупкость природы, чем ее испорченность и унижение. За несколько дней до смерти, по причине чрезмерного усыхания ее тела, истощенного заботами правления и никогда не подкрепляемого вином или более обильной диетой, ее разбил паралич; при этом она все же сохраняла способность говорить (что не слишком обычно при этой болезни), мыслить и двигаться, только более замедленно и вяло. Такое состояние ее тела длилось всего несколько дней, менее напоминая последний акт жизни, нежели первый шаг к смерти. Ибо долго оставаться в живых при нарушенных способностях — это несчастье; но утратить ясность сознания и в этом состоянии быстро умереть — это спокойный и благополучный отрезок и завершение жизни.