Она придвинулась ближе, и я почувствовал ещё больший холод.
— Назад, — предупредил я. — Я серьёзно.
Существо приблизилось снова, ещё одним лёгким касанием к земле, безмозглое и грациозное, как голодная медуза, и чертовски более пугающее.
Я сделал пару быстрых шагов назад и сказал:
— Отлично. Да будет так.
Я поднял правую руку, направил свою волю и прорычал:
— Fuego.
И ничего — вообще ничего — не произошло.
Никакого шевеления сил глубоко внутри меня. Никакой смеси головокружительного волнения, вибрирующего напряжения и чистого света, мелькающих сквозь мысли. Никакой вспышки раскалённого добела пламени, которое испепелило бы приближающееся ко мне создание.
Никакой магии.
Никакой магии.
— Вот дерьмо, — я поперхнулся и отшатнулся назад, когда пальцы твари метнулись ко мне со смертельной грацией; звук задушенного вопля стал выше. Её пальцы не заканчивались ногтями. Они просто переходили в плавающие обрывки, окружённые смертельным холодом.
Позади меня раздался механический звук «клик-клац» большого, изогнутого кверху спускового устройства, взведённого и готового к стрельбе.
Я крутанул головой как раз вовремя, чтобы увидеть громадную старую пушку Стью, нацеленную прямо на кончик моего носа. Я уверен, что её ствол не был на самом деле таким же большим, как железнодорожный туннель, но на тот момент выглядел чертовски похоже.
Я ощутил волну холода, усилившуюся у меня за спиной, и ко времени, когда Стью крикнул: «Ложись!», уже был на полпути к земле.
Я здорово приложился — очевидно, нематериальность не освободила меня от законов гравитации или от дискомфорта её непоколебимого приложения — когда пистолет Стью сработал.
Всё произошло, как во сне, достаточно медленно, чтобы увидеть каждую деталь, и достаточно быстро, чтобы я ощутил — как бы быстро я ни двигался, я не смогу за этим угнаться. Я ожидал щелчок пистолетного патрона, или хотя бы гулкий «пум» крупнокалиберного порохового оружия. Вместо того я получил рёв, звучащий, как будто над ним поработала дюжина разных ди-джеев и миля железнодорожного туннеля. Из ствола не появилось обычное облачко порохового дыма. Вместо него выдулись расширяющиеся концентрические кольца пастельного тумана, завихряющиеся к центру, как будто они тянулись за инверсионным следом от пули.
Сама пуля не была кусочком свинца. Это была сфера разноцветного света, которая выглядела размером почти с мяч для гольфа. Она пронеслась в паре футов над моей головой и могу поклясться, что ощутил, как получаю лёгкий загар только от того, что был с ней рядом. Глубокий звук, похожий на усиленное гудение струны бас-гитары, исходил от сферы, заставляя мою плоть и кости вибрировать.
Я повернул голову вовремя, чтобы увидеть, как сфера шмякнулась о грудь атакующего создания. Не-пуля погрузилась в его тело, прорвав дыру размером с мой кулак в груди. Облако чего-то, похожего на пар, вырвалось из существа. В нём возник свет, похожий на старый кинопроектор, играющий сквозь испарения, и я вдруг увидел мелькание тёмных образов — все они были тусклыми, искажёнными, перекрученными, как будто кто-то делал клипы из случайных нарезок плёнки с пола монтажной комнаты.
Образы продолжали тускнеть, пока не осталось ничего, кроме рассеивающегося туманного облака. Только тогда я увидел, что серая фигура постепенно провисает, как медленно опустошающийся бурдюк.
Туман пропал. Всё, что осталось от серого существа — это уродливая, бесцветная куча на земле.
Мягкие шаги спустились по дорожке от крыльца, и Стью встал между мной и тварью, кем бы она ни была. Хотя его руки перезаряжали пистолет, занятые рожком с порохом и коротким шомполом, но его глаза проходились вверх и вниз по окружавшей нас улице.
— Какого чёрта это было? — спросил я.
— Привидение, — спокойно сказал он, с определённым профессиональным отстранением в голосе. — Призрак, вроде тебя или меня, поддавшийся отчаянию и потерявший чувство самосознания.
— Опасный?
— Чрезвычайно, — сказал Стью. Он повернулся, чтобы посмотреть на меня сверху вниз. — Особенно для кого-то вроде тебя.
— Вроде меня?
— Свежая тень. Вам недостаёт опыта, чтобы знать, как себя защитить. Для свежей тени, вроде тебя, спрятаться почти невозможно — вас всё ещё сопровождает чувство жизни, — он нахмурился. — Особенно тебя.