Бронежилет надет на тело, подогнанные камербанды и застёжки схватили торс средства индивидуальной бронезащиты и посадили его по фигуре. Поверх брони накинута разгрузочная система. В моих габаритах не менялось ровным счётом ничего: не пришлось тратить время на подгонку. Накинул, застегнул и всё. Пулемёт из угла кабины будто бы сам прыгнул в руку. Ладонь сама, «на автомате» уже без моего ведома сорвала переводчик режима огня из положения «Предохранитель» на «АВ». О том, что машинально дослал патрон в патронник, отведя затворную раму в крайнее заднее положение и отпустив её на бегу, я понял уже в тот момент времени, когда приклад сам вжался в плечо по автоматному.
Вот что с людьми делает наработанная мышечная память. Работа с автоматом ведётся, если штатно, с упором приклада в плечо. Пулемётчиков по старой школе настраивали, чтобы работа велась с пулемётом на ремне, прижатом к торсу: он в два раза тяжелее автомата. Но моторика – есть моторика. Пусть я и знаю наставления для работы с пулемётом, но тело само восприняло его как свой старый автомат. РПК оказался у плеча так, будто бы это неизменная «семьдесят четвёрка».
Мигунова я догнал уже в тот момент времени, когда офицер чуть прошёл мимо стоянки «прыгунов».
– К стрельбе готов, – коротко доложил я. – БК полный.
– Ты не всех в лицо знаешь? – скорее утвердил, чем спросил Палыч.
– Никак нет.
Вот ещё я знал бы в морду лица две с половиной сотни человек личного состава. Я и в учебке-то запомнил всех только к концу пятого, наверное, месяца.
– Тогда команд не жди. Действуй по ситуации. Вали всех, кого посчитаешь нужным.
Наличествовал тонкий момент, заключающийся в формулировке отданной команды. В руководящих документах чётко прописано, что приказ для военнослужащего должен быть отдан максимально однозначно, просто для восприятия, не допуская двояких и непонятных для бойца толкований. «Вали всех» – согласитесь, не совсем укладывается в эту канву. Такая постановка вопроса в исполнении командира, если он думает о последствиях, намекает, что приказ односложно понятен и не может быть истолкован иначе. Значит, командир не сомневается в умственных способностях подчинённого и знает, что в предстоящей ситуации боец сориентируется самым правильным образом.
– Есть.
Вот только, в этом сомневался я. Что за адская вожжа укусила того же Мелихова? Какая с ним группа вооружённых? Какая численность, какое вооружение, насколько закрепились? Какой смысл в захвате медсанчасти? Правильно ли неназвавшийся радист передал Мигунову о происшествии? Что, бл9ть, вообще происходит?
Когда мы вышли к медсанчасти, стал понятен размах события. Уж не знаю, подозревала ли Томка о произошедшем или просто ляпнула от балды, но это и был натуральный, мать его за ногу, Будённовск.
Строение с развёрнутой медсанчастью оцепил небольшой, до взвода численностью, отряд, ощетинившись стволами в сторону источника угрозы. Оцепление расположилось в полутора сотнях метрах от стен здания. Разворачивать полевые укрепления у бойцов не было ни времени, ни возможности: укрывались кто где. Кто-то залёг за пригорком. Кого-то маскировала буйно разросшаяся трава.
Чуть поодаль заметил знакомую фигуру Максимыча. «Ёкай» стоял, скрестив руки на груди, и молча созерцал сооружение, внутри которого творилась какая-то лютая дичь и невнятная вакханалия.
Я тихо подошёл к соратнику.
– И какого хера? – спросил его.
– То ли Мелихов слетел с катушек, – негромко отозвался электрик. – То ли у нас активизировалась ячейка люсианского союза.
– Чего требуют? – поинтересовался я. – Кино, лям наличных и распутных девок?
– Практически, – хмыкнул Акихиро. – Хотят, чтоб им выдали тебя в обмен на заложников.
«Это непохоже на алхимический закон равноценного обмена…» (с)
Стоп. Чего, бл9ть?!
Только через секунду я полностью осознал сказанное обрусевшим японцем. Офицер Военно-Космической Обороны Вооружённых Сил Российской Федерации, или существо, им представляющееся, совершил террористический акт с захватом заложников и в качестве выкупа за их жизни требует выдать ему техника-троечника за каким-то лядом. Я ничего не упустил, на йух?!
Скосившийся на меня Максимыч заметил моё перекошенное в изумлении хлебало и позволил себе усмехнуться.