Оказалось, что оценка Бегином, Шароном и Эйтаном возможной международной реакции оказалась верной, а тревожные предостережения на этот счет Переса, Газита и Хофи не сбылись. В дипломатическом плане Израиль не потерпел ущерба, отчасти потому, что США и Советский Союз с облегчением встретили весть о разрушении ядерной «вавилонской башни» в Багдаде. Еще более важным было то, что новый президент Франции, социалист Франсуа Миттеран использовал этот факт для свертывания сотрудничества Франции с Ираком в ядерной области. Франция решила не восстанавливать Ираку разрушенный Израилем реактор.
После победы «Ликуда» в 1981 году рейд на Багдад стал критерием нового подхода Бегина к вопросам внешней политики. Премьер-министр стал более авантюрным и агрессивным в вопросах обороны Израиля, и даже некоторые члены его собственного кабинета удивлялись его готовности идти на риск.
Ясным выражением внешнеполитической тональности второго срока премьера стало назначение Шарона министром обороны. Больше года Бегин упрямо держал генерала Шарона на посту министра сельского хозяйства. Не желая предоставлять Шарону этот вожделенный пост, он даже некоторое время сам был министром обороны своего правительства, после того как Эзер Вайцман ушел в отставку в знак протеста против нового, более агрессивного курса. Бегин как-то высказался совсем не в шутливом тоне, что в тот день, когда Шарон станет министром обороны, он окружит резиденцию премьера танками.
Для Шарона пост министра обороны был заветной мечтой, но не пределом. Он еще не оставлял надежды прибрать к рукам разведсообщество.
Ему уже удалось убедить Бегина назначить своего старого приятеля Рафи Эйтана на пост советника премьера по антитерроризму. В отличие от начальника штаба армии Рафуля Эйтана, Рафи Эйтан был опытным разведчиком, самым крупным достижением которого было похищение в 1960 году Адольфа Эйхмана.
Рафи Эйтан был известен в кругах разведки как «Вонючий Рафи», но не из-за «грязных» дел разведки, а из-за того, что во время войны 1948 года во время одной миссии по линии организации «Палмах» ему пришлось долго пробираться через канализацию. Эйтан родился в 1926 году в кибутце «Айн Харод» в долине Джезрил. Однажды, вернувшись из кино, он. заявил матери: «Я хочу быть шпионом, как Мата Хари». Спустя несколько десятилетий он мог бы более точно назвать свой идеал для подражания — Джеймс Бонд. Детские фантазии Эйтана стали реальностью, потому что уже с 12 лет он начал участвовать в подпольной деятельности «Хагана».
В день провозглашения независимости Израиля, 15 мая 1948 г., он был ранен и вскоре пришел на службу в армейскую разведку. После войны Иссер Харел привлек его в кадры совместного оперативного подразделения «Моссада» и «Шин Бет». Формально Эйтан служил в «Шин Бет» с 1950 по 1953 год, а затем перешел в «Моссад», где занял пост начальника оперативного департамента. Эйтан принимал участие практически во всех громких операциях израильской разведки. Когда вешали Эйхмана, Эйтан был одним из свидетелей. Последние слова нацистского военного преступника: «Надеюсь, ты скоро последуешь за мной» — были обращены к Эйтану.
Этот ветеран разведки решил уйти в отставку в 1972 году, когда ему стало ясно, что у него нет шансов сменить директора «Моссада» Цви Замира на этом посту. У Эйтана были острые оперативные и личные конфликты с Замиром, а позже — с его преемником Хофи, когда Эйтан выступал в роли консультанта. Эйтан практически стал разделять взгляды Шарона на то, что «Моссад» нуждается в реформировании, его нужно призвать к порядку и даже ослабить.
В 1972 году в возрасте 46 лет Эйтан решил попробовать себя в бизнесе: от разведения тропических рыбок до сделок в области земельных участков на Западном берегу. Но, как и большинство его предшественников, решивших обменять плащ п кинжал на цивильное платье, Эйтан потерпел фиаско. Шарон успел вступиться за своего друга и в 1978 году вернул его на правительственную службу в качестве эксперта по антитерроризму: координационный пост на периферии разведсообщества, не дававший никаких властных полномочий.
Шарону также удалось откопать в министерстве обороны сокровище, известное как «Лакам» или «Бюро научных связей», о существовании которого было известно всего нескольким лицам. Человек аккуратный и систематичный, Шарон тщательно изучил историю «Лакама», отраженную в секретных досье министерства, и отметил, что агентство превратилось из органа по охране реактора в Димоне в более многоплановую службу, активно добывавшую материалы, представлявшие интерес для обороны Израиля.
В министерстве обороны и разведсообществе директор «Лакама» Биньямин Бламберг имел репутацию гения, хотя никто не знал точно круг его обязанностей. Шарон также отметил, что «Лакам» превратился почти в частное предприятие, которое делало то, что считало нужным, и ни перед кем не отчитывалось.
Когда руководители разведсообщества запрашивали у «Лакама» отчет о его деятельности, Бламберг просто игнорировал эти запросы. Министр обороны Моше Даян всегда поддерживал сверхсекретное «Бюро научных связей», но никогда не интересовался, чем конкретно оно занимается. Ответственность за «Лакам» он переложил на своего заместителя генерала Цви Зура. Генерал, занимавший в начале 1960-х годов пост начальника штаба армии, предоставил Бламбергу полную свободу действий. Этот либерализм пошел еще дальше, когда после 11-летнего перерыва в министерство обороны вернулся Шимон Перес, который сменил Моше Даяна после унизительных поражений во время войны Йом киппур.
Некоторые израильтяне, знавшие о существовании «Лакама», жаловались, что Бламберг был слишком благосклонен к своим друзьям, снабжал их информацией и предоставлял им возможности для обогащения. Ходили слухи о том, что и сам Бламберг наживался, хотя многим был известен его аскетический образ жизни. И все-таки руководство министерства обороны считало необходимым провести проверку жалоб в отношении «Лакама».
После прихода к власти правого блока «Ликуда» во главе с Бегиным давление на Бламберга усилилось. Считалось, что он слишком тесно связан со старой лейбористской «гвардией».
Заместитель министра обороны, член «Ликуда» генерал Мордехай Зиппори подозревал, что некоторые операции «Лакама» были связаны с «отмыванием» денег лейбористской партии. В 1979 году он пытался уговорить своего шефа Эзера Вейцмана уволить Бламберга, ссылаясь на то, что тот неуправляем. Вейцман провел совещание и добился обещания Бламберга чаще и полнее информировать Вейцмана о работе «Лакама».
Шарон внимательно изучил историю «Лакама», послушал своих советников и более серьезно, чем его предшественники, отнесся к критике в адрес Бламберга. Это были не просто жалобы недовольных, а серьезные обвинения, исходящие от самих работников «Лакама» и подкрепленные доказательствами того, что «Лакам» «отмывал» для лейбористской партии денежные средства сомнительного происхождения.
Шарон мог бы уволить Бламберга и без какого-то особого предлога. Он уже решил, что во главе этой службы в любом случае должен стоять человек «Ликуда», но теперь у него появился и конкретный повод. Слухи, порочившие репутацию Бламберга, нарастали как снежный ком, и хотя по большей части они были беспочвенными, это облегчало задачу его увольнения. Увольнение Бламберга после 30 лет работы в разведке и 20 лет пребывания на посту директора «Лакама» вызвало бурю в разведсообществе, но в прессу не просочилось ни слова.
На освободившийся пост Шарон тотчас же назначил своего друга Рафи Эйтана. Впервые со времени Рувена Шилоя, если не считать девяти месяцев, в течение которых Меир Амит занимая два поста, один из руководителей израильского разведсообщества не только занял две должности, но и одновременно оказался в подчинении двух различных начальников. Как советник по антитерроризму он подчинялся Бегину, а как руководитель «Лакама» — Шарону.
Установление контроля над «Лакамом» стало важным этапом усилий Шарона по завоеванию им господствующего положения в комплексе разведки и безопасности. Однако на его пути все еще стояли две независимые организации: «Моссад» и «Шин Бет». Шарон понимал, что ни один премьер не откажется от своего права контроля за этими двумя спецслужбами, но надеялся, что ему удастся убедить Бегина заменить их руководителей. Особенно ему хотелось добиться снятия главы «Моссада» Ицхака Хофи.