Враждебное отношение Шарона к Хофи вытекало не только из различий в подходе к проблемам политики, обороны и разведки. За этим стояла долгая история взаимной личной неприязни. После Суэцкой кампании 1956 года командиры четырех батальонов парашютной бригады подняли «бунт» против комбрига, полковника Ариеля Шарона. Лидером «бунтовщиков» был его заместитель, подполковник Ицхак Хофи. Против комбрига было выдвинуто обвинение в трусости и в том, что он только разглагольствовал о роли командира, но никогда не водил своих людей в атаку, а предпочитал отсиживаться в тылу.
Шарон и «бунтари» вынесли свой конфликт на рассмотрение двух нейтральных офицеров, но те не смогли прийти к единому мнению. Этот странный эпизод много лет держался в секрете, по Шарон обладал хорошей памятью и не забыл мятеж Хофи.
Шарон решил воспользоваться уникальной возможностью и расквитаться с Хофи. Уничтожение иракского реактора создавало хороший повод. Хофи выступал против проведения этой операции и тем самым вызвал недовольство Бегина.
Однако шеф «Моссада» не стал пассивно ждать атаки Шарона. Хофи исходил из того, что через год завершится 8-летний период его пребывания на посту директора «Моссада», самый продолжительный срок пребывания в этой должности одного человека со времен Иссера Харела. Время отставки приближалось, и Хофи, вместо того чтобы занять бюрократическую оборону, сам яростно ринулся в беспрецедентное нападение.
18 июня 1981 г. Хофи, не спросив разрешения Бегина, впервые в истории израильской разведки дал интервью израильской газете «Гаарец» как анонимный шеф «Моссада».
Хофи заявил, что политикам пора прекратить извлекать дивиденды из рейда на Ирак. Он особо отметил, что многочисленные утечки информации, связанной с этой акцией, приносят огромный вред и создают угрозу потери источников информации и могут отрицательно сказаться на внешних связях Израиля.
Естественно, что это вызвало вопрос, кого конкретно шеф «Моссада» имел в виду. Некоторые близкие к Хофи журналисты получили ответ: по их словам, он имел в виду самого Шарона и его ближайшего друга журналиста Ури Дана.
Как и следовало ожидать, Шарон ответил Хофи тем же. Дан сам опубликовал в газете статью с яростными нападками на анонимного шефа «Моссада» и утверждениями, что интервью он дал по заказу лейбористов, назначивших его на этот пост.
Дан также заявил, что Хофи поддерживал постоянный контакт с лидерами лейбористской партии, снабжал их секретной информацией и в то же время вводил в заблуждение премьера Бегина, докладывая ему неверную информацию об иракском реакторе. Журналист из «Маарив» прямо призвал Бегина уволить директора «Моссада».
Премьер-министр оставил без внимания призыв журналиста, хотя многим было известно, что за этой статьей стоял Шарон и сам Бегин был недоволен несанкционированным интервью Хофи. Статью Дана сочли слишком злой, тенденциозной и вносящей политический раскол. Издатели «Маарив» высказали недовольство, и Дан ушел из газеты на новую работу: он стал советником Шарона и пресс- атташе министерства обороны.
Но Хофи по-прежнему возглавлял «Моссад». Как опытный военный тактик Шарон видел, что фронтальная атака не дает результата, и изменил свой подход. Он стал организовывать различные «форумы», главным образом неофициальные аналитические группы, в которые входили как государственные чиновники, так и частные граждане. Политические противники называли эти встречи в министерстве обороны «двором Арика».
Участники этих быстро набиравших политический вес групп включали Рафи Эйтана; бывшего ответственного сотрудника «Моссада» Рехавью Варди, которого Шарон назначил «координатором» на оккупированных территориях; генерал-майора Аврахама Тамира, помощника министра по вопросам планирования и стратегии; торговца оружием и ветерана «Амана» Яакова Нимроди; и время от времени — Кимче, ветерана африканских операций «Моссада», занимавшего второй по старшинству пост в «Моссаде» до своего перехода на должность генерального директора министерства иностранных дел.
Кимче четверть века прослужил в «Моссаде» и всегда мечтал возглавить это агентство. В конце 1970-х годов Кимче решил, что у него появился отличный шанс, поскольку Бегин, судя по всему, рассматривал его как естественного преемника Хофи. Однако Хофи не был настроен на такое развитие событий. Он был крайне недоволен чрезмерной независимостью Кимче, который часто действовал так, будто вся организация состояла только из него одного. Он часто отправлялся в какие-то таинственные зарубежные поездки, о которых не было известно даже директору. В «Моссаде» Кимче имел кличку «человек с чемоданом». Хофи также обвинил Кимче в том, что он понапрасну тратит деньги, но Кимче отвергал все обвинения, правда, в конце концов у него пропало желание оставаться там, где никто не хотел его видеть, и в 1980 году он ушел в отставку.
Кимче принял предложение своего бывшего коллеги по службе в «Моссаде» Ицхака Шамира и стал генеральным директором МИД Израиля, не оставляя, однако, своей мечты когда-нибудь занять пост директора «Моссада». Он сохранял связи со своими старыми коллегами и был в курсе того, что происходило в агентстве.
Тем временем Рафи Эйтан, другой ветеран «Моссада» с аналогичными амбициями, начал расширять сферу деятельности «Лакама». Круг интересов этого таинственного агентства не ограничивался «научными связями», и Эйтану удалось добиться 10-кратного увеличения того, что профессионалы разведки зовут «разведывательной отдачей». Если во времена Биньямина Бламберга «Лакам» выпускал около двух сотен документов в год, то при Эйтане эта цифра выросла до двух тысяч.
За рубежом «Лакам» начал действовать в «серой зоне», которая в принципе была исключительной сферой деятельности «Моссада». Эйтан также постоянно оказывался в состоянии конфронтации с «Моссадом», когда начинал выступать в своей второй роли — советника премьер-министра по антитерроризму.
Хофи, со своей стороны, выражал крайнее недовольство независимостью Эйтана, жаловался на него самому премьеру и коллегам в комитете «Вараш».
Другой хорошей новостью для Шарона, пришедшей из разведсообщества, стало известие о смене руководства в «Шин Бет». Аврахама Ахитува отправили в отставку, и его место занял Аврахам Шалом. Это был старый друг Рафи Эйтана, который вместе с ним участвовал во многих операциях, включая похищение Эйхмана. Шарон и Шалом были настроены на одну волну по многим вопросам.
Шарона также радовала вероятность того, что еще один его союзник может возглавить «Моссад». Генерал-майор Екутиель (Куги) Адам, кадровый военный, который принимал участие в ряде совместных проектов с разведкой, был твердым кандидатом Бегина на пост директора «Моссада». В 1950-х годах Шарон и Адам служили вместе в парашютных войсках.
Чувствуя уверенность в своих силах, Шарон проявлял заинтересованность в разработке новых формулировок в области внешней и оборонной политики. В декабре 1981 года новый министр обороны выступил с программной речью, в которой провозгласил, что оборонительные интересы Израиля выходят за пределы зоны непосредственной конфронтации с соседними арабскими странами и включают Пакистан, Северную Африку и даже более отдаленные районы Африканского континента.
Шарон не ограничился словами. Он пытался реализовать свои взгляды через различные военные и внешнеполитические проекты.
Вскоре «Моссад» столкнулся с независимыми действиями друзей Шарона: бывшего агента «Моссада» Нимроди и его делового партнера Ала Швиммера, ранее возглавлявшего израильскую корпорацию «Израель эйркрафт индастриз». Их деловая активность часто сводила их с арабскими коммерсантами и политиками, а главным советником и каналом в высшие эшелоны власти Израиля был Шарон.
Нимроди, потерявший миллионы долларов в Иране, когда исламские легионы аятоллы Хомейни свергли шаха Ирана, продолжал лоббировать западные интересы в Тегеране. Как признанный эксперт по этому региону он надеялся вернуть Западу рынок Ирана с его 45-миллионным населением, попутно намереваясь возвратить свои капиталы. Он считал себя образцовым патриотом, но границы, разделявшие личные интересы Нимроди и интересы государства Израиль, часто были размыты.