Вероятно, это было большим благом для китайских супругов, поскольку законы в Поднебесной царили отнюдь не самые милосердные. Так, в царстве Цинь после установления господства легистов, в четвертом и третьем веках до н. э., преступников не только традиционно били палками, расчленяли и кастрировали (к этому все давно привыкли), но и поджаривали на медленном огне, зарывали живыми в землю, вырывали у них ребра, сверлили головы… За особо тяжкие преступления казнили не только самого преступника, но и три поколения его родственников по линии отца, матери и жены. Причем, в отличие, скажем, от России, строгость китайских законов отнюдь не смягчалась необязательностью их исполнения. Хотя лазейка для преступников существовала и в Китае: самые суровые законы можно было применить в символическом виде. Например, уголовнику, приговоренному к отсечению ноги, вместо этого могли покрасить колено в красный цвет. А в 167 году до н. э. император Сяо Вэнь-ди и вовсе издал специальный указ о том, что все телесные наказания дóлжно применять лишь символически. Император одно время увлекался конфуцианством и, видимо, надеялся, что нормы «ли» могут работать без помощи «фа». Впрочем, сами конфуцианцы такое мягкосердечие отнюдь не одобряли, считая, что если уж применять «фа», то тяжесть наказания должна соответствовать тяжести проступка, дабы не нарушалась мировая гармония.
Сейчас уже трудно сказать, была ли мировая гармония нарушена правлением добросердечного императора Сяо Вэнь-ди, но практика однозначно показала, что одной покраской колен добиться соблюдения законов невозможно и что «ли» без «фа» работают далеко не в полную силу. А поскольку семейная жизнь и связанные с ней нормы у китайцев всегда ставились очень высоко, то постепенно государственные законы стали вторгаться и в эту, ранее неподвластную им сферу. И когда в середине седьмого века завершилось создание Танского кодекса законов (обнародованного, правда, столетием позже), в нем брачно-семейное законодательство уже занимало немало места. Один из его двенадцати разделов так и назывался: «Домохозяйства и бракосочетания».
Впрочем, в какой-то мере государство и раньше, несмотря на отсутствие соответствующих законов, вмешивалось в семейную жизнь китайцев. Так, еще во второй половине первого тысячелетия до н. э., по свидетельству книги «Чжоу ли», специальный чиновник вел списки мужчин и женщин, которые приближались к предельному, с точки зрения добрых конфуцианцев, брачному возрасту: двадцать лет для женщин и тридцать лет для мужчин, – и принимал меры по их скорейшему вступлению в брак.
Вообще, с точки зрения законопослушного китайца, соблюдающего принципы «ли» и «фа», человек, будь то мужчина или женщина, должен состоять в браке. Целью брака было прежде всего рождение сыновей – ведь только они могли впоследствии приносить жертвы душам усопших родителей. Да и сами холостяки и незамужние девушки не могли рассчитывать ни на что хорошее в загробной жизни. Поэтому в старом Китае родители юношей и девушек, умерших до брака, нередко играли символические свадьбы между покойными детьми. В Китае практически не было холостяков (кроме монахов), не было и старых дев. Но, несмотря на такую приверженность семейной жизни, развод у китайцев был не только при определенных условиях разрешен, но иногда и предписан.
В средневековом Китае существовали семь утвержденных законом причин, по которым муж мог требовать развода. Одной из них было бесплодие жены. В третьем веке н. э. поэт Цао Чжи писал: «Нет детей – отправится навек в дом отца преступная жена». Правда, пока жене не исполнялось пятидесяти лет, прогнать ее под предлогом бесплодия было нельзя – муж должен был повторять попытки, пока имелась хоть какая-то надежда. Но зато он мог завести себе официальную наложницу и иметь детей от нее. Институт наложниц был очень развит в Китае – с этими женщинами тоже играли свадьбы, хотя и по упрощенной программе, и они имели вполне конкретный правовой статус.