73. Сейчас нам даже трудно представить себе, до чего возгордился Вителлий и какая беспечность им овладела, когда прибывшие из Сирии и Иудеи гонцы сообщили, что восточные армии признали его власть. До тех пор в народе на Веспасиана смотрели как на возможного кандидата в принцепсы и слухи о его намерениях[163], хоть и смутные, хоть и неизвестно кем распускаемые, не раз приводили Вителлия в волнение и ужас. Теперь и он сам, и его армия, не опасаясь больше соперников, предались, словно варвары, жестокостям, распутству и грабежам.
74. Веспасиан между тем еще и еще раз взвешивал, насколько он готов к войне, насколько сильны его армии, подсчитывал, на какие войска у себя в Иудее и в других восточных провинциях он может опереться. Когда он первым произносил слова присяги Вителлию и призывал на него милость богов, солдаты слушали его молча, и было ясно, что они готовы восстать немедленно. Муциан к Веспасиану относился сдержанно благожелательно, а Титу явно симпатизировал; префект Египта Тиберий Александр[164] знал о замыслах Веспасиана и одобрял их; Веспасиан полностью полагался на третий легион, переведенный им из Сирии в Мёзию, и рассчитывал, что остальные иллирийские легионы в нужный момент тоже последуют за ним[165]. На то были основания: вся армия возмущалась наглостью солдат, приезжавших сюда от имени Вителлия, их свирепым видом, их грубой речью, их манерой насмехаться над окружающими и считать всех ниже себя. Но нелегко решиться на такое дело, как гражданская война, и Веспасиан медлил, то загораясь надеждами, то снова и снова перебирая в уме все возможные препятствия. Два сына в расцвете сил, шестьдесят лет жизни за плечами, — неужели настал день, когда все это надо отдать на волю слепого случая, воинской удачи? Частный человек волен сам решать, добиваться ли осуществления своих замыслов или отказаться от них, он может взять от судьбы больше или меньше, как захочет. Перед тем же, кто идет на борьбу за императорскую власть, один лишь выбор — подняться на вершину или сорваться в бездну.
75. Перед глазами Веспасиана проходили германские армии, мощь которых он, старый полководец[166], хорошо знал. «Мои легионы, — думал он, — не имеют опыта гражданской войны, а легионы Вителлия одушевлены только что одержанной победой; на побежденных рассчитывать нельзя — они охотнее жалуются, чем дерутся. Солдаты, пережившие столько гражданских смут, все вместе ненадежны, а поодиночке — опасны. Что пользы в пеших когортах и конных отрядах, если один-два солдата в расчете на награду, которая ждет их в лагере противника, могут внезапно броситься на полководца и покончить с ним? Так погиб в правление Клавдия Скрибониан, а его убийца Волагиний неожиданно поднялся из низов и дошел до высших военных должностей[167]. Легче увлечь за собою целую толпу, чем избежать коварства одного человека».
76. Друзья и приближенные старались развеять мрачные мысли Веспасиана. Муциан, который и раньше через тайных посредников не раз убеждал его решиться на восстание, встретился, наконец, с Веспасианом и обратился к нему со следующими словами: «Каждый, кто отваживается на великое дело, должен взвесить, принесет ли оно пользу государству и славу ему самому, как скоро удастся его осуществить и не сопряжено ли оно со слишком большими трудностями. Надо убедиться также, готов ли человек, толкающий тебя на такое дело, разделить весь риск, с ним связанный, надо предугадать, кому в случае удачи достанется наибольший почет. Я призываю тебя, Веспасиан, взять императорскую власть, которую сами боги отдают тебе в руки; государству это принесет спасение, тебе — великую славу. Не думай, что слова мои продиктованы желанием польстить тебе: стать императором после Вителлия скорее унизительно, чем почетно. Мы[168] не пытались бороться ни с могучим и мудрым божественным Августом, ни с подозрительным стариком Тиберием, мы не шли против Гая, Клавдия или Нерона — все они принадлежали к семье, власть которой была долгой и прочной; ты склонился и перед Гальбой, но бездействовать далее, наблюдать, как государство идет к поруганию и гибели, — трусость и позор; бесчестным трусом сочтут тебя, если ты предпочтешь ценой унижений и покорности обеспечить себе безопасность. Теперь уже никто не подумает, что ты хочешь захватить императорскую власть из честолюбия, она для тебя — единственное спасение. Или ты забыл о гибели Корбулона[169]? Я понимаю, что благородством происхождения он превосходил нас с тобой, но ведь и Нерон вышел из более знатной семьи, чем Вителлий. Трусу представляется великим и знатным каждый, кто внушает страх. Вителлий, сделавшийся императором без денег, без боевых заслуг, благодаря одной лишь ненависти солдат к Гальбе, по собственному опыту знает, что, опираясь на поддержку армии, можно стать принцепсом. Сейчас он сокращает состав легионов, разоружает преторианские когорты, вызывая раздражение, которое каждый день может привести к новой гражданской войне. Ведь Отон погиб не оттого, что противник превосходил его стратегическим искусством или численностью, а оттого лишь, что слишком рано счел свое дело проигранным; теперь же, видя, сколь нелепо управляет империей Вителлий, люди начинают скорбеть об Отоне как о великом государе и вспоминать о нем с сожалением. Если у вителлианских солдат и были энергия и боевой пыл, то они, по примеру своего принцепса, растратили их по трактирам и пирушкам. У тебя же в Иудее, Сирии и Египте стоят девять нетронутых легионов, не утомленных походами, не развращенных смутами; солдаты здесь закалены, привыкли смирять врагов-иноземцев, боевой мощи исполнены эскадры кораблей, конные отряды и пешие когорты, целиком преданы нам местные цари, и ты превосходишь всех соперников опытом полководца.
164.
Префект Египта назначался из числа римских всадников. Он ведал администрацией и финансами этой важнейшей провинции, от которой зависело снабжение Рима хлебом, командовал размещенными в ней 2 легионами, а на некоторых религиозных церемониях выступал как фараон Египта, наследник древних царей этой страны. Он, таким образом, являлся одновременно местным правителем и римским магистратом, объединявшим в одном лице проконсула, пропреторского легата и прокуратора. Неудивительно, что должность префекта Египта рассматривалась как вершина карьеры всадника. Тиберий Александр происходил из известной в Египте еврейской семьи: дядя его был видный философ Филон Иудейский, отец пользовался влиянием при дворе императора Клавдия. Последний пожаловал Тиберию всадническое достоинство и назначил его в 46 г. прокуратором Иудеи. В 63 г. он уже — «один из самых видных всадников» (Анналы, XV, 28) и советник Корбулона во время его походов в Азии, в конце правления Нерона становится наместником Египта, с 70 г. состоит при Тите в Иудее.
166.
Веспасиан при императоре Клавдии командовал легионом, сначала в Германии, затем (с 43 г.) в Британии, «где участвовал в тридцати боях с неприятелем и покорил два сильных племени, более двадцати городов и смежный с Британией остров Вектис» (ныне — о. Уайт) (Светоний. Веспасиан, 4) В 67—69 гг. командовал войсками в Иудее и покорил всю страну, за исключением Иерусалима и нескольких крепостей.
167.
См. прим. 219 к книге I. О «высших военных должностях», которые занимал Волагиний, ничего неизвестно.
168.
Муциан имеет в виду сенатское сословие, покорно сносившее власть Юлиев-Клавдиев, но которое теперь, по его мнению, должно выдвинуть своих претендентов на престол. Объединяя словом «мы» Флавия Веспасиана, внука центуриона и сына ростовщика, и аристократа Муциана, потомка Муциев, Лициниев и Крассов, Тацит совершенно точно характеризует состав новой сенатской знати, в среде которой стерлись былые различия между республиканской аристократией и «новыми людьми» и которая составила опору флавианского режима. Это противопоставление Тацитом эпохи Юлиев-Клавдиев, когда сенатская знать «не пыталась бороться» с императорами, и нового периода, когда она сама стала их создавать из своей среды, важно отметить.
169.
Гней Домиций Корбулон происходил из древнего плебейского рода Домициев и был братом Цезонии, жены императора Гая Калигулы. Один из крупнейших полководцев I в. н.э., одержал победы над хавками в Германии в 47 г. и над парфянами в Армении (в 58 и 61 гг.), покончил с собой, чтобы предупредить смертный приговор, вынесенный ему Нероном.