90. На следующий день Вителлий произнес пышную речь, в которой восхвалял самого себя, свою энергию и миролюбие. Можно было подумать, что он выступает перед сенатом и народом чужой страны: ведь и приближенные, и те, кто сейчас слушали его, и Италия, по которой он только что прошел, бесстыдно выставляя напоказ свое распутство и лень, — все были свидетелями его преступлений. И тем не менее неспособная отличать истину от лжи, приученная к лести бессмысленная толпа покрыла его речь возгласами одобрения. Как он ни отказывался, его заставили принять имя Августа — титул, который никак не пристал Вителлию, независимо от того, соглашался он принять его или нет.
91. В нашем государстве люди склонны искать толкование для любого события, и когда Вителлий, ставши верховным понтификом[206], распорядился провести в пятнадцатый день августовских календ публичное богослужение, все восприняли это как недоброе предзнаменование: день этот, отмеченный поражением на Кремере и аллийским разгромом, издавна считался несчастливым[207]. Вителлий, однако, ничего не смыслил ни в человеческих, ни в божественных установлениях, он поступал по советам друзей, столь же глупых и легкомысленных, как его вольноотпущенники, и к тому же всегда казавшихся пьяными. Правда, он, как простой гражданин, отстаивал на консульских комициях своих кандидатов[208] ходил в театры, аплодировал в цирке и, сидя там, внимательно прислушивался ко всем мнениям, высказывавшимся в толпе, вплоть до самых вздорных. Такое поведение, будь оно выражением высоких душевных качеств, конечно, обеспечило бы Вителлию любовь и популярность, но так как все помнили его прошлую жизнь, то оно выглядело непристойным и вульгарным. Он часто бывал в сенате, даже когда там обсуждались незначительные вопросы. Однажды кандидат в преторы[209] Приск Гельвидий выступил против него. В первую минуту Вителлий вспылил, но овладел собой и лишь обратился к народным трибунам с просьбой защитить авторитет власти, попранный в его лице. Друзья, опасаясь, как бы гнев не завел его далеко, стали его успокаивать. «Нет ничего странного в том, — отвечал Вителлий, — что два сенатора, обсуждая государственные дела, разошлись во мнениях», и добавил, что сам он много раз выступал против Тразеи[210]. Сравнение было настолько нескромным, что многие рассмеялись; некоторым, однако, понравилось, что в качестве подлинного образца он назвал Тразею, а не кого-нибудь из стоявших у власти.
92. Во главе претория Вителлий поставил префекта одной из когорт Публилия Сабина и центуриона Юлия Приска; первому покровительствовал Цецина, второму — Валент. Окруженный распрями, Вителлий не имел настоящей власти, — Цецина и Валент правили за него. Их давняя ненависть друг к другу, которую в походах и лагерях как-то удавалось скрывать, теперь в столице, где поводы для ссор столь обильны, разжигаемая коварными друзьями, разгорелась еще сильнее. Они старались перещеголять друг друга числом сторонников, пышностью свиты, обилием клиентов, ожидавших их выхода по утрам[211]. Вителлий, непостоянный в своих привязанностях, склонялся на сторону то одного, то другого; на власть, зависящую от произвола правителя, никогда нельзя по-настоящему положиться. Оба они презирали и боялись принцепса, вечно колебавшегося, осыпавшего их то беспричинными оскорблениями, то неуместными ласками, что не мешало им захватывать дома, сады, сокровища казны, в то время как толпы аристократов, возвращенных Гальбой из ссылки[212], обремененных детьми, жалких и нищих, не получали от принцепса никакого вспомоществования. Эти отпрыски знатнейших родов государства с радостью приняли распоряжение Вителлия, одобренное даже и чернью, по которому вернувшимся из ссылки гарантировались обычные права патрона на своих вольноотпущенников[213]. Хитрые рабы, однако, всячески нарушали это распоряжение, то пряча свой деньги, то помещая их под чье-либо высокое покровительство; некоторые даже жили теперь в императорском дворце и стали могущественнее своих господ.
206.
Все римские императоры, начиная с Августа, занимали в то же время положение верховного жреца, понтифика. Назначение на эту должность производилось сенатом.
207.
Кремера — правый приток Тибра; на берегу этой речки в 477 г. до н.э. произошло сражение римского отряда, состоявшего из 300 членов рода Фабиев, с вейентами, в котором все Фабии после героического сопротивления погибли. Аллия — небольшой приток Тибра; здесь, в 11 милях к северу от Рима, в 390 г. до н.э. римляне были наголову разбиты галлами.
208.
Комиции, т.е. собрания римских граждан для решения государственных вопросов и избрания магистратов, представляли собой во времена империи чистейший анахронизм. Тем не менее императоры, старавшиеся делать вид, будто они ничего не меняют в существе древних республиканских учреждений, сохраняли комиции до III в. н.э. Август заходил в этом старании так далеко, что, «присутствуя на выборах должностных лиц, он всякий раз обходил трибы со своими кандидатами и просил за них по старинному обычаю» (Светоний. Август, 56). Вителлий в поисках популярности явно подражает Августу.
209.
Приск Гельвидий (см. прим. 16 к книге IV) вернулся из ссылки во второй половине 68 г. Упоминание о нем как о кандидате в преторы в июле 69 г. показывает, что кандидаты в преторы назначались в начале года на следующий год (консулы — в начале года на текущий год). Такой же вывод можно сделать на основании «Анналов» (XII, 8).
210.
Публий Клодий Тразея Пэт, консул-суффект 56 г., последователь стоической философии, духовный вождь оппозиции Нерону. Покончил с собой по приказу императора в 66 г. Представление о нем как об идеальном римлянине старого склада, непреклонном противнике тирании долго жило среди современников и отразилось на отношении к нему Тацита.
211.
В древнейший период римской истории полноправным гражданином считался только член рода, в частности рода патрицианского. Каждый, кто по тем или иным причинам выпал из подобной родовой организации (внебрачные дети, пришельцы, потомки отпущенников), становился «клиентом», т.е. полусвободным, зависимым от «патрона» — главы рода. Патрон помогал клиенту советом, влиянием, деньгами; клиент поддерживал патрона чем только мог. К I в. н.э. клиентелла во многом утратила свой изначальный смысл. Древние знатные семьи были почти полностью истреблены, а клиенты, окружавшие временщиков и нуворишей, превратились просто в прихлебателей. Одна из первых обязанностей клиента в эту пору состояла в том, чтобы приветствовать патрона при утреннем выходе, явившись для этого к нему в дом возможно раньше, нередко до рассвета. Богатый выскочка, окружающий себя толпами клиентов, и нищий клиент, изощряющийся в лести ради обеда или подарка, — постоянные образы в сочинениях Марциала, Петрония, Сенеки.
213.
Закон обязывал отпущенника оказывать материальную помощь своему бывшему господину и его семье, если они впали в бедность. Дигесты, XXV, 3, 6; 3, 9.