11. В это время[292] от итальянцев и обитателей Колхиды, составляющих отрасль персов, были присланы в Византию письма, в которых с величайшей гордостью и напыщенностью делались ребяческие и глупые предсказания, с какими обращаются только флейтщицы и танцовщицы в публичных домах к своим любезным. Нет нужды говорить, что дело крайне безрассудное — убеждать в чем-либо людей пустых и надменных и обращать внимание на все, что ни родится в их ветреных головах. Обличить и опровергнуть таких-то людей убеждали меня многие из моих друзей, не знаю, с целью ли испытать меня, как делывали состязатели на олимпийских бегах (они предварительно в разных местах выезжали беговых лошадей) или в видах извлечь отсюда для себя какое-либо удовольствие. Известно, душа никогда так не наслаждается, как видя и слыша любимые предметы. Это все равно, как если бы кто-нибудь жаждущему подал для питья вкуснейшей воды или на истомленного летним жаром навеял прохладу зефира. Конечно, каждый из нас питает в душе те или другие расположения, смотря потому, чтó находит для себя лучшим, и эти-то расположения определяют направление всей нашей жизни и все разнообразие занятий, какие только имеют место под солнцем. Поэтому если не все, то, конечно, очень многие примут сторону моих друзей. Но я это неуместное их любопытство не очень-то одобряю. Я никогда не думал отрицать, что входить в исследование всего дело прекрасное, но никогда и не допускал, что это хорошо делать во всякое время, при всяком случае и по желанию каждого. Не всякое время бывает благоприятное и не всякое желание заслуживает удовлетворения, но бывает нередко и время безвременное, и желание, возбуждающее к себе отвращение. Мы, впрочем, нашли нужным снизойти друзьям своим, коснуться того, что они находили особенно важным, и по возможности удовлетворить их; мы не заградили для них ни своего слуха, ни своих уст, и скромно обличили нечто из того, что было написано. И ни один, конечно, благоразумный человек да и никто не упрекнет нас за это. Остальное же, что было писано, мы совсем оставили без внимания, как заключающее в себе много совершенно нелепого и пустого. А что мы сказали в форме письма к одному из своих друзей, чтобы беспощадные порицатели не приписали нашего благородного молчания нашему незнанию, то желающим знать это для истории здесь же мы и помещаем. «Речи, которые составляются под руководством ума и при полной для него свободе, заслуживают и внимания ума и требуют для своей оценки сведущего языка. Напротив, те речи, которые будучи ни с чем не сообразны, подобно беглянкам, уходят за границы здравого смысла, не заслуживают ни малейшего внимания и вовсе не стоят, чтобы тратить на них слова, — будучи уклонениями от естественных требований и как бы глухими звуками из надтреснувшей лиры. Поэтому я чрезвычайно удивляюсь, любезный друг, каким образом меня, своего друга, ты побуждаешь заняться такими пустыми вещами и употребить язык на изобличение таких очевидных нелепостей, — и тех, которые часто вырываются из западных бездн, подобно потокам лавы, вырывающейся из кратеров Ифеста, и тех, которые во множестве, подобно густому снегу, сыплются с горной страны[293]