2. Не прошло еще двух лет с тех пор, как Михаил сделался обладателем царского престола и смирил западное и фессалийское оружие (разумею битву с акарнанянами и этолянами), — и опять от злого корня являются злые и колючие растения, и опять нарушаются клятвы и начинаются неприязненные действия со стороны изменника Михаила. Посему царь на скорую руку посылает против него кесаря Стратигопула, дав ему немного побольше восьмисот вифинских воинов и поручив в случае нужды набрать потребное количество во Фракии и Македонии. Кроме того, приказал ему мимоходом пройти с вифинскими воинами чрез византийские предместья, чтобы несколько потревожить византийских латинян и не давать им покоя и свободы выходить за стены по усмотрению, но держать их в постоянном страхе, как бы заключенными в темнице. Переправившись чрез Пропонтиду, кесарь располагается лагерем у Регия. Здесь он встречается с некоторыми торговыми людьми[123], по великим и неисповедимым судьбам всеустрояющего Промысла. Он часто благоволит не ко множеству коней и воинов, а содействует и дарует величайшие победы малой силе, которая не может льстить себя большими надеждами. Обилие оружия и других вещей, необходимых для войны, нередко обольщает надеждою и не позволяет легко возноситься горе ко Владыке жизни и смерти, но по большей части гнет и тянет к земле, не давая оторваться от ней. Напротив, скудость необходимого делает нас легкими, как будто поднимает на воздух и побуждает пламеннее просить небесной помощи. Потому-то одни, понадеявшись на многое, не получали ничего; а другие, потеряв на себя всякую надежду, одерживали величайшие победы. Вот и теперь: три царя — никак не меньше — много раз со многими тысячами нападали на Константинополь и удалялись без успеха, не могли даже подойти к самым стенам, а кесарь овладел им, не имея при себе ни целой тысячи воинов, ни какого-нибудь стенобитного орудия, ни вереницы машин, но положившись лишь единственно на божественную помощь. Дело было так. Встретившись с теми людьми, — они были по происхождению римляне, а по месту жительства константинопольцы, но проживали за городом для молотьбы и уборки хлеба, — кесарь расспросил их и о силе латинян, сколько ее и какова она, и обо всем, что следовало узнать ему, как полководцу, много раз бывавшему в подобных обстоятельствах. Те же, давно тяготясь латинским ярмом и желая лучше жить с единоплеменниками, чем с иноземцами, встречу с кесарем приняли, как самое лучшее для себя предзнаменование, обстоятельно рассказали ему обо всем, весьма легко согласились предать город и получили обещание больших наград за предложенное содействие. Они сказали, что войско латинян не только слабо, а еще самая большая часть его удалилась для осады Дафнусии. Этот город, находящийся при Евксинском Понте и омываемый его водами, отстоит от Константинополя на 1000 стадий. Потом объявили, что им очень удобно открыть ночью для войска кесаря и самый вход в Константинополь, и дали слово употребить вместе с своими друзьями и руки, и оружие, и все силы, чтобы отмстить своим врагам. Они прибавляли, что имеют свой дом подле ворот, которые ведут прямо к храму Божьей Матери Источника, и что они знают тайный ход, кем-то давно как бы нарочно для настоящего замысла выкопанный, чрез который пятьдесят воинов легко могут ночью войти и, избив стражу и разбив ворота, открыть вход в город и всему войску. Так говорили эти люди, и, ушедши домой, чрез несколько дней выполнили свое обещание. Проведши целый день в приготовлении своих воинов к битве, кесарь вошел в город ночью перед рассветом и с наступлением следующего дня приказал подложить под домы огонь и зажечь город с четырех концов, чтобы латинян предать гибели от неприятелей двоякого рода. В это время столицею латинян сделалась обитель Пантократора. В Константинополе царствовал тогда Балдуин, племянник первого Балдуина по сестре, так как последнему наследовал брат его Эрик, Эрику — первый сын сестры его Иоленты, Роберт[124], Роберту же наконец второй его брат Балдуин, после первого Балдуина четвертый и последний царь Константинополя. Вставши утром и услыхав, что в городе неприятели, увидав притом, что огонь, раздуваемый ветром, охватил весь город и едва не дошел до самого дворца, он сначала обратился было к оружию и войску и собрал, какой был, остаток латинян, но скоро понял, что бесполезны все усилия, и оставил как знаки царского величия, так и самое царство; бросившись в лодку в простой одежде, он искал спасенья в бегстве. Между тем молва об этом событии в тот же день дошла до осаждавших Дафнусию. Снявшись с якорей, они плывут со всею поспешностью и на другой день являются в виду городских стен; причем то подплывают к ним, то удаляются, забирая по возможности целые толпы теснившихся к ним латинян. Этим они занимались с вечера до самого утра. Утром же, распустив паруса, немедленно поплыли в Италию, распростившись с своим незаконно названным отечеством. Вести о случившемся очень скоро дошли и до царя в Никею. Он сперва не хотел верить, представляя себе, что недавно сам он приходил с большим войском и множеством машин и не мог взять даже незначительного городка Галаты, а тут — странное дело! — Константинополь, чудо вселенной, легко взять восемьюстами человек! Потом, пришедши в себя и предоставив себе, что божественный Промысл может дать плод бесплодным, богатства бедным, силы слабым и величие малым, как — и напротив, когда богатый хвалится богатством своим и сильный силою своею, воздел к Господу благодарные руки и устами своими вознес Ему многие хвалы, вполне приличные событию. Так принял царь весть о нем. Он нашел при этом, что ему ничего не остается, как, отложив в сторону все дела, отправиться в царствующий город с своей супругой государыней и с сыном Андроником, царем юным, которому шел тогда другой год от рождения. Прошло много дней, пока царствующий город принял царя, который впрочем вошел в него не прежде, чем была внесена в так называемые золотые ворота святая икона Пречистой Богоматери Одигитрии. Здесь, совершив пред ней благодарственный молебен, он медленно пошел пешком, между тем как впереди его несли святую икону Богоматери. Вошедши в город, он занял дворец, находившийся у самого ипподрома, потому что влахернский дворец был давно заброшен и покрыт копотью и пылью. Самая столица представляла не иное что, как равнину разрушения, наполненную обломками и развалинами, — разметанные здания и незначительные остатки на огромном пожарище. Много раз и прежде ярый огонь помрачал красоту Константинополя и истреблял его лучшие здания, когда еще латиняне добивались поработить его. Потом, когда был порабощен, он не видел от них никакой заботливости и даже днем и ночью подвергался всевозможному истреблению, потому что латиняне не верили, что останутся в нем навсегда, слыша, по моему мнению, тайный голос Божий о своем будущем. Немало произвел разрушения и последний огонь, который сами римляне за три дня подложили под домы, к ужасу латинян. Итак, первым делом, сильно озаботившим царя, было — очистить город, уничтожить его безобразие и возвратить ему, по возможности, прежнюю красоту, возобновить еще не совсем разрушившиеся храмы и наполнить лишенные обитателей домы. Вторым — вызвать патриарха Арсения, потому что и патриаршеский престол в то время оставался праздным. Арсений вступил на патриаршеский константинопольский престол частью неохотно, частью охотно: неохотно, вспоминая прежние огорчения, охотно, желая и сам видеть царствующий город и не будучи совершенно чужд властолюбия; ведь и он был человек, и ничего нет странного, если, тогда как другие отдаются всей душой страсти властолюбия, и он уступил ей несколько, или, лучше сказать, он не столько любил престол, сколько считал несправедливым отказываться от жребия, принадлежащего ему по праву. Третьим — воздать должное заслугам Алексея Кесаря, чрез которого Бог даровал римлянам царствующий город. Для этого самодержец приказывает устроить великолепнейший и блистательнейший триумф и с торжеством провезти по всему городу кесаря, украшенного не только знаками кесарского достоинства, но еще драгоценным венцом, почти не уступающим царскому, что и было сделано. Сверх того царь повелевает еще, чтобы имя кесаря возглашалось наряду с именами царей на эктениях и многолетиях по всему римскому царству, в течение целого года.
123
Они называли себя θεληματαρί ς — ф
124
У Акрополита за Эриком следует Петр. Кроме того, Григора опускает Иоанна, который был императором после Роберта. Boivin.