При воспитании детей розга считалась у родителей неизбежным средством, и не только по отношению к малышам и подросткам, но и в зрелые годы. Современные дети могут только вздохнуть с облегчением и называть себя в сравнении со своими предками счастливыми. Они не могут иметь достаточно ясного представления о тех временах, когда розга была в употреблении почти целый день. Факт остается фактом, и мы с точностью историков утверждаем, что еще шестьдесят лет назад, не говоря уже о прошлом веке, дети в возрасте от двух до семнадцати лет большую часть своего дня проводили в известной всем позе на коленях матери или гувернантки. "Кто избегает применять розгу, тот портит ребенка" - гласила старая поговорка, и если бы под влиянием частых порок дети исправлялись, то мальчики и девочки прошлого столетия должны были бы быть сущими ангелами: в чем бы другом, а уж в ударах и колотушках они недостатка не терпели. Выше мы говорили, что "березовой кашей" угощали не только малолетних, но и зрелых юношей и девиц, и во многих семьях матери не колебались потчевать розгой своих восемнадцати- и девятнадцатилетних дочерей, стоявших накануне замужества. Что скажут на это современные барышни?
Пример подобного домашнего воспитания можно видеть в опубликованных письмах Пастон, относящихся к середине пятнадцатого столетия. В этом письме некая дама советует своему двоюродному брату поскорее избрать для его дочери подходящего мужа, ибо девушка находится как раз в соответствующем возрасте. "Ведь никогда, - пишет она далее, - дитя твое не имело столько забот и печали, сколько теперь; она не должна разговаривать ни с одним мужчиной, кто бы он ни был; она не смеет говорить ни с одним из слуг, находящихся в доме ее матери, а с самой Пасхи она регулярно по два раза в неделю подвергается порке; иногда ее секут даже два раза в день и бьют по чем попало. Так, в данный момент у нее три или четыре большие раны на голове".
Эта самая Агнесе Пастон предложила воспитателю ее сына высечь последнего и методически сечь его до тех пор, пока мальчик не исправится. "Мальчику" этому было тогда уже пятнадцать лет. В одном из сочинений Фанбурга кто-то спросил вдову Аманду, почему она выходит вторично замуж, когда не любит своего нареченного. Аманда ответила: "Если я откажусь, моя маменька будет бить меня"! Другая, когда ей сообщили о прибытии жениха, сказала: "Делать нечего, нужно затянуть корсет, иначе меня так больно высекут, что кровь будет струиться по моему телу".
Доктор Джонсон не упускает ни одного подходящего случая, чтобы не использовать его для восхваления розги и чудного действия ее не только в школе, но и в домашнем быту. Бузвелль рассказывает о нем, что, когда доктор Джонсон увидел нескольких барышень, отличавшихся своим безукоризненно любезным обхождением, и когда ему было сказано, что такому качеству они обязаны исключительно строгим наказаниям, практиковавшимся матерью девушек, - он воскликнул, пародируя слова Шекспира: "О, розга! Я чту тебя за это!"
А ведь Джонсон в этой области слыл авторитетом, ибо если дома его и нечасто угощали "березовой кашей", то, по его собственному признанию, он особенно объедался ею в школе. Когда однажды кто-то сказал ему комплименты за отличное знание им латинского языка, он возразил: "Помилуйте, мой учитель честно наказывал меня розгой, в противном же случае я ровно ничему не научился бы, ибо ничего не делал бы".
В отношении принципа "жена да боится мужа своего" считаем необходимым упомянуть, что во время всего англосакского периода в Англии муж имел право по собственному разумению "учить" жену свою розгой, плетью или другим избранным им инструментом. Гражданское право разрешало каждому супругу за одно преступление flagellis et tustibus acriter verberare uxorem, в других случаях только modicam castigationem adhibere. "Но, - говорит Блекстон в своих комментариях, - у нас в Англии под благородным правлением короля Карла II подобные права мужа находились под общим сомнением, и в настоящее время жена найдет себе защиту против обижающего ее мужа у участкового мирового судьи. И только в низших слоях населения, вообще склонных к рутинерству и избегающих всяких новшеств, можно встретиться еще и теперь с применением упомянутого выше преимущества супруга на деле".
Ученые никак не могут сговориться по вопросу о том, что именно следует понимать под выражением "мягкое наказание" и каким именно инструментом оно производится. Один из параграфов общих законоположений Уэльса гласит: "Три удара метловищем куда угодно, за исключением головы". В другом параграфе говорится, что палка, которой наносятся удары, должна быть такой же длины, как рука наказывающего, толщина же ее должна равняться толщине его большого пальца. Некий супруг имел обыкновение уверять свою жену в том, что если бы он хотел бить ее палкой известной крепости, то должен был бы со спокойной совестью прибегнуть к пруту или к руке. Некоторые мужья, не желавшие обнаруживать особенной строгости, ограничивались орешниковой веткой толщиною в мизинец. На одном из церковных стульев в Стратфорте изображен резьбой на дереве мужчина, который угощает свою жену несколько большим прутом, нежели рекомендованный, причем положение женщины настолько же оригинально, насколько и неудобно.
Следующие выдержки заимствованы из дневника Пеписа.
12 мая 1667 года. Сегодня моя жена уличила прислугу в том, что она тайно вышла из дому, и наказала ее телесно, после чего девушка заявила, что оставаться у нас на службе более не желает. Я лично допросил ее и при этом услышал столько лжи, что ее уход может меня только порадовать. Пусть убирается завтра же.
10 июня 1667 года. Был в Гринвиче, где застал массу народа. Оказалось, что должна была состояться "кавалькада" {В Беркшире существовал древний обычай, в силу которого у окон избитого своей женой мужа соседи устраивали особый парад с музыкой, состоявшей из рожков, котлов, горшков и тому подобных далеко не музыкальных, но производящих адский шум "инструментов". Быть может, "кавалькада", о которой говорит Пепис, и есть именно это наказание.} по адресу констебля города, который дошел до того, что допустил свою жену наказать себя.
Ссылаясь на "Протестантский Меркурий", Малькольм сообщает оригинальный случай, относящийся к концу семнадцатого столетия. Жена одного переносчика тяжестей в окрестностях Дана с такой силой и с таким усердием дубасила своего мужа, что бедняга, ища спасения в бегстве, выпрыгнул в окно на улицу. Возмущенные подобным скандалом, соседи избитого мужа устроили "кавалькаду", т. е. дефилирование пешком с барабанным боем и знаменосцем, на древке которого, вместо знамени или флага, была" прикреплена... сорочка. Барабанщик выбивал марш под названием "Остолопы, петухи безмозглые, марш вперед!", причем около семидесяти разносчиков угля, извозчиков и переносчиков тяжестей замыкали процессию, украшенные огромными, прикрепленными к голове рогами. Любопытные зрители были в восторге от этой "кавалькады на своих двоих" и награждали мстителей за поруганное достоинство мужчины щедрыми подачками.
Во времена "семейных наказаний" не забывали также прислугу и ремесленных учеников. Некоторые, зараженные пуританством писатели, касающиеся в своих трудах отношений господ к своей прислуге и служащим вообще, наделяют барина и барыню обязанностью также и наказывать своих подчиненных, причем один из них выражается так: "Я слышал от умудренных опытом людей, что совершившему преступление доставляет огромное удовольствие, если мужчину наказывает мужчина, а женский пол - женщина. Ибо не подобает мужчине дойти до того, чтобы его била женщина, а девушки в то же "время сильно портятся, если получают удары от руки мужчины".