Приказ помещался обыкновенно в простой избе, крытой дранью и тёсом. Изба отапливалась глиняными печами, а двери и слюдяные окна для тепла были оббиты сукном и войлоком. Простые сосновые столы и скамейки составляли всю обстановку; дела хранились в лубяных и осиновых коробьях. У печи висел медный или глиняной рукомойник. Сальные свечи в железных «шенданах» освещали внутренность приказа, где подьячие, согнувшись над столами, выводили гусиными перьями на заморской бумаге своё письмо и посыпали его речным песком. Горница, где сидели судья и дьяки, была составлена получше: тут стол накрывали красным или зелёным сукном, стены иногда обшивали тёсом или обивали материей, а на окнах устраивали войлочные ставни. Просители ждали своей очереди в сенях или на крыльце. При многих приказах была своя тюрьма для колодников, ждавших суда или отбывавших наказание.
Режим работы приказов при разных царях был разным. В 1658 году приказным был установлен 12-часовый рабочий день, в 1680-м его продолжительность сократили до 10 часов. Указ требовал: «Начальным людям и дьякам и подьячим сидеть в день 5 часов и ввечеру 5 часов», так что зимой работа приказов заканчивалась ближе к полуночи. Из этого иностранцы делали вывод, что русские ходят на работу по ночам. По Уложению от 1649 года приказы не работали на Рождество, Богоявление и другие большие праздники, а также в царские дни. Вдобавок в субботу работали до обеда, а в воскресенье — наоборот, после обеда. И только в самых важных приказах: Разрядном, Посольском и Большого Дворца — работа не прекращалась и в праздничные дни, а в случае необходимости продолжалась ночью.
Со всех концов Московского государства в приказы стекались «отписки» городовых приказных людей. Их привозили или нарочные гонцы, если дело было важное, или случайные попутчики — какой-нибудь челобитчик или торговый человек, ехавший в Москву по своим делам. Подьячие, принимая отписки и другие документы, клали их на стол перед судьёй и дьяком. Дьяк читал отписки, обсуждал их с судьёй, делал на них пометы (резолюции) и раздавал подьячим по столам. Деление на столы было различно в разных приказах, но денежный и судный встречались в большинстве из них. В некоторых приказах были ещё территориальные столы. Одни отписки следовало принять к сведению; на них дьяк помечал: «чтена, в столп», то есть её следовало подклеить в столбец к другим документам, или: «деньги принять, а отписка в столп», и т. п. На другие отписки следовало отвечать, давая городовым приказным указания и предписания.
Суд и управа распределялись очень сложно между множеством приказов. Трудно указать такой приказ, которому бы не приходилось быть местом для разбора и решения судных дел. Сверх приказов, для которых судные дела были побочным занятием, существовали специально судные, а кроме того, были приказы по гражданским делам помещиков и вотчинников и их людей и крестьян. Разбойные и татинные дела ведал Разбойный приказ, а дела о холопстве — приказ Холопьего суда.
Одни лица были подсудны приказу по своему званию, должности или чину, другие по территории жительства. Так, каменщики были ведомы судом в Каменном приказе, дворцовые люди и крестьяне в Дворцовом Судном, ямщики — в Ямском. Дела помещиков Белозёрского уезда рассматривали во Владимирском Судном, но помещики оттуда же из числа иноземцев судились в Панском, а позже в Иноземском приказе.
Московская приказная волокита долго помнилась народу: приказных обвиняли в продажности, грубом неуважении к праву и справедливости, а особенно — в волоките, то есть в том, что они «волочили» дела просителей, заставляли их долгое время проедаться на Москве, ожидая решения и тратясь на взятки. Но нужно отказаться от сравнений прошлого с настоящим и постараться выяснить, что к чему и отчего. Скажем прямо: благоприятную почву для волокиты создавала сильная централизация управления. Московские цари перенесли на разросшееся государство принципы и приёмы управления, свойственные их вотчинам. Но то, что было приемлемо на небольшой территории, не срабатывало в должной мере для всей страны. За любым делом надо было ехать в Москву! По финансам даже самые ничтожные доходные статьи утверждались и проверялись в Москве. Ничтожность сбора и дальность расстояния не были в глазах московского приказа разумным основанием для освобождения людей от невольного дальнего путешествия, даже если поездка в Москву могла обойтись дороже самого сбора.