Папа рассчитывал собственно на литовско-польского короля Казимира, своего "наимилейшего о Христе сына". Каков же был этот король, по крайней мере до настоящего времени? Литовским великим князем он сделался еще в 1440 г., будучи только четырнадцати лет, и скоро приобрел любовь своих подданных. Он дал им присягу, что сохранит в целости их государство, несмотря на все притязания поляков, и не уступит последним ни Волыни, ни Подолии, ни Луцкой земли, которые литовцы считали своею неотъемлемою собственностию, а поляки усиливались присвоить своей короне. Сделавшись потом, очень неохотно и почти против воли, и королем Польши (в 1447 г.), он долго не соглашался подтвердить присягою права Польской Короны, которые распространяли поляки и на три названные литовские области, и продолжал поддерживать сторону литовцев в их непрекращавшихся спорах с поляками из-за земельных владений. В самой Литве Казимир одинаково смотрел на всех своих подданных, какой бы веры они ни были. Еще в 1440 г. он дал некоторые торговые привилегии жителям своего столичного города Вильны как римской, так и русской веры, а в следующем году подтвердил равно тем и другим магдебургское право, дарованное им еще королем Сигизмундом (1432). Будучи уже и королем Польши, пожаловал (1456) подтвердительную грамоту галицко-русскому духовенству, дворянству и прочим жителям на все прежние их права и вольности, а за год до назначения в Литву митрополита Григория пожаловал такую же грамоту литовскому, русскому и жмудскому духовенству, равно князьям, боярам, шляхтичам и прочим жителям, без всякого различия по вере, и уравнял их по правам с духовенством, князьями, боярами, шляхтичами и вообще жителями Короны Польской, несмотря на Городельское постановление. С таким же расположением Казимир относился и к церковному единению своих православных подданных с Москвою. Он изъявил (1448) свое согласие на поставление Ионы в митрополита над всею, тогда еще неразделенною, Русскою Церковию и в своем договоре с великим князем московским Василием Васильевичем (1449) условился признавать вообще митрополитом того, кто будет люб им обоим; присылал Ионе "жалованье и поминки", а в начале 1451 г. дал ему и грамоту на управление литовскими епархиями, призывая в ней и епископов с прочим духовенством, и князей, и бояр, и весь народ христианства русского чтить Иону как отца-митрополита и слушаться его в делах духовных. На этого-то короля не усомнился рассчитывать папа, посылая к нему новопоставленного митрополита Григория, и, к изумлению, не обманулся в своих надеждах: так еще могущественно было тогда папское слово! В своей грамоте к Казимиру Пий II, называя его своим "наимилейшим о Христе сыном" и преподавая ему благословение, прежде всего извещал его, что находящиеся в его владениях епархии греческого закона отнимаются у отщепенца и противника злочестивого чернеца Ионы и для них поставлен в Риме особый митрополит Григорий; потом просил короля, чтобы он принял Григория на кафедру Киевскую, а не допускал до нее отщепенца Ионы и никого другого, кто вздумал бы домогаться ее при помощи духовенства и народа; если же Иона или кто другой явится с этою целию в Литву, то приказал бы схватить их и в оковах заключить в темницу; наконец, поручал королю подчинить и привести в послушание Григорию всех епископов означенных епархий, и духовенство, и народ и оказывать новому митрополиту всякое покровительство и содействие к расширению его прав, а всех противящихся тому подвергать тяжким мукам. Казимир не осмелился сам воспротивиться папе и несмотря на то, что сам же прежде изъявил согласие на избрание Ионы в митрополита и дал ему грамоту на управление Литовскими епархиями, несмотря на договор с великим князем московским и убеждения его, принял Григория и отдал ему все девять епархий Западнорусского края. Семь из этих епархий находились в пределах Литовского королевства: Черниговская, Полоцкая, Смоленская, Туровская, Луцкая, Владимирская на Волыни и Холмская; они-то, за исключением, впрочем, последней, и подчинены были прежде Ионе грамотою Казимира. Остальные две епархии числились во владениях Польши - Галичская и Перемышльская - и, вероятно, вместе с Холмскою считались еще за особую митрополию Галицкую, непостоянно, впрочем, имевшую своего митрополита. Эту митрополию Казимир также обещал было подчинить Ионе, но не видно, чтобы исполнил свое обещание, несмотря на просьбы Ионы, и она только теперь воссоединилась с Киевскою митрополиею под властию Григория, так что отселе Киевские митрополиты имели уже право называться Киевскими и Галицкими, хотя, сколько известно, сам Григорий назывался только Киевским и всея России. "Слышание таково полное, - писал Московский митрополит Феодосий Новгородскому владыке спустя два года после прибытия Григория в Литву, - что король его принял, и столец ему Киевский дал, и во всей своей державе св. Божия церкви и вся церковная оправдания ведати". И мало того что сам принял Григория и дал ему кафедру Киевскую со всеми церквами в своей державе, но еще посылал к великому князю Василию Васильевичу, чтобы Григория приняли и на Москву, а после несколько раз посылал с просьбою о том и к Ивану Васильевичу, хотя получал всегда решительный отказ.
Как же поступили литовские епископы? Сначала они хотели показать свою приверженность к митрополиту Ионе, сами известили его о прибытии к ним Григория, прислали в Москву даже грамоты, которые последний принес с собою в Литву от папы, лжепатриарха Григория Маммы и Исидора; иные извещали и о своей ревности по православию. И Иона хвалил их ревность и убеждал их быть твердыми и впредь, не покоряться Григорию и охранять от него свои духовные паствы. Но вскоре имел скорбь услышать, что некоторые из этих епископов уже вошли в общение с Григорием и служат с ним, поминая в церквах ненавистное имя папы. И снова писал к ним архипастырские послания и объяснял, что Григорий Мамма, и Исидор, и ученик его Григорий - отступники от православной веры и развратители ее и что тех, которые вступят в общение с ним, "православная Церковь не имеет за христиан, но за отступники своея веры и пособники их ересей"; снова убеждал и слезно умолял епископов позаботиться о своих бессмертных душах, не сообщаться с Григорием, не внимать его учению, не бояться его запрещений, оберегать от него православных христиан. "А если кому из вас, сыны мои, - прибавлял первосвятитель, - будет от кого-либо истома за то и нужда, тот по своему к нам исповеданию и обещанию, не принимая пришедшего от Римской Церкви и не приобщаясь к нему, ехал бы ко мне. А который не поедет, забыв к нам свое исповедание пред Богом и обещание в свое ставленье, и пожелает вступить в общение с отступником Григорием, тот сам на себя положит великую и неизмолимую пред Богом тяжесть церковную". Много ли подействовали такие убеждения? На приглашение Ионы из всех литовских епископов отозвался только один. Он писал, вероятно, уже не к самому Ионе, а к преемнику его Феодосию, что Григорий, когда прибыл в Литовскую землю, "воздвигл бурю и развращение на Церковь Божию и что великая от него налога православному христианству", а затем, сказав о самом себе, как "стоял за св. Божии церкви и за православную св. Христову веру", просил у Московского первосвятителя ходатайства пред великим князем, чтобы тот пожаловал своего богомольца и успокоил его в своей державе "от таковаго злаго гонения". Митрополит в своем ответном послании благодарил епископа за его твердость и ревность по вере и извещал, что великий князь готов пожаловать его и успокоить в своей державе и "издоволить всем" и чтобы он поспешал в дом Пречистой Богородицы и великого чудотворца святого Петра митрополита. Епископ этот был Евфимий Брянский или Черниговский, который к концу 1464 г. действительно "прибеже на Москву, покиня свою епископию" и получил здесь в управление епархию Суздальскую. Что ж прочие епископы, литовские и галицкие? Некоторые из них, как мы уже упоминали, вступили в общение с Григорием почти тотчас, едва он прибыл в Литву, а другие сначала, быть может, и пытались не признавать его и не повиноваться ему, но, когда началось "злое гонение", конечно, не без воли короля, которого сам папа уполномочил в своей грамоте подвергать тяжким мукам тех, кто станет противиться Григорию, тогда смирились и мало-помалу уступили и покорились ему и его власти. Скажем ли, что эта покорность была неискренняя, недобровольная, не по совести, а только наружная, притворная, вынужденная обстоятельствами, но все же она была, и одна из наших летописей не без основания выразилась так решительно: "Прииде из Риму Григорий митрополит и седе на Киеве, и прият его король и с ним 8 епископов литовских" (8.149).