греха. Наконец ему удается совратить одного из крестьян, но только тогда,
когда он научил его гнать спирт. Это очень забавная пьеска, которая, как
заметил один английский критик, очень обеспокоила бы виноторговлю, если бы
была представлена в Англии. За ней последовала Власть тьмы, самая
известная и самая высокоценимая из всех театральных пьес Толстого (1887).
Это тоже, в сущности, моралите, но трактованное совсем по-другому. Власть
тьмы– трагедия, реалистическая трагедия. Речь в ней идет о жизни крестьян,
но написана она для образованной публики. Планировалась она как моралите, а
осуществилась как реалистическая пьеса, с полным набором осужденных
«излишних подробностей», в том числе с точным воспроизведением
крестьянского просторечия, чего крестьянский зритель особенно не любит.
Несоответствие плана и его осуществления и изобилие мерзостей ненужного
реализма вызвали нелюбовь Толстого к этой пьесе, и он осудил ее, как
принадлежащую к «дурной манере». Как и Воскресение, это далеко не лучшая
вещь Толстого, и ее большой успех доказывает только, как мало русская и
иностранная публика понимала гений Толстого. В России пьеса понравилась,
потому что она принадлежала к вещам знакомого реалистического стиля
«излишних подробностей», и потому, что привычные к такому стилю русские
актеры хорошо ее разыграли. За границей она была принята с энтузиазмом,
потому что ее беспощадный реализм был новой, весьма пикантной штучкой для
западного вкуса. Я не хочу сказать, что в ней нет и следа гениальности;
напротив, план пьесы – одно из сильнейших изобретений Толстого. Тут он
лучше всего выразил свою любимую концепцию Кармы – бессознательного
искупления греха, да и другую свою любимую мысль – о том, что каждое злое
деяние обладает силой порождать все новое и новое зло. Подзаголовок драмы –
Коготок увяз, всей птичке пропасть– выражает именно эту мысль. Вся
атмосфера трагедии – тяжелая, мрачная, и мало у Толстого вещей, которые
потрясали бы больше, чем третий акт, когда Никита вкушает первый
безрадостный плод своего преступления. Но «излишние подробности» мешают
и обременяют, а образ Акима (изуродованный «реалистической» передачей его
речи) – не слишком удачное воплощение «святого дурачка». При всех
достоинствах своих Власть тьмыне достигает высоты значительно раньше
написанной лучшей русской реалистической трагедии – пьесы Писемского
Горькая судьбина. Плоды просвещения(1889) – не более, чем безделушка. Как
20
комедия интриги она построена не очень удачно. В Толстом не было ни на
грамм от Скриба или Сарду. Однако диалоги представителей образованного
общества прекрасны и сатира остра. Сатирический дар Толстого явился здесь в
облегченном виде. Реалистическая тенденция, испортившая диалог во Власти
тьмы, составляет одно из главных достоинств его свет ских пьес. В деревенской
пьесе он передразнивал крестьянский язык, который не был его собственным; в
Плодах просвещенияи в последующих пьесах позволил своим персонажам
говорить на своем собственном языке. Именно диалогом замечательны пьесы
И свет во тьме светити Живой труп, где говорят на современном языке
русского высшего общества, со всем алогизмом и бесформенностью живой
речи, и кажется, что с печатной страницы доносятся все ритмы и интонации
людей. И свет во тьме светит, драма, начатая в восьмидесятые годы и
продолженная в 1900–1902 гг., осталась неоконченной. Она похожа на
автобиографию – в ней рассказывается о моралисте толстовского типа,
окруженном недоброжелательством семьи; его последователей сажают в
тюрьму за жизнь по его проповеди. Но необходимо сказать, что Толстой,
изобразивший себя в Сарынцеве, к себе несправедлив. Сарынцев никак не
яснополянский гигант; это узкий, холодный, жесткий и педантичный фанатик,
более похожий на кого-нибудь из толстовцев, например, на Черткова. Совсем
другое дело Живой труп, одна из самых прекрасных и любимых публикой пьес
Толстого. В ней есть то, что у него встречается лишь в немногих вещах, –
отчетливая нота сострадания к человеку, свободная от нравоучительной догмы.
Есть и то, что трудно даже заподозрить у Толстого, – огромная нежная жалость
ко всему заблудшему грешному человечеству, уважение к человеческому
страданию, будь то всеми покинутый пьяница или надменная великосветская
мать. Это полная противоположность
Воскресению. И это самое
беспристрастное, даже по сравнению с Хаджи-Муратом, из последних
произведений Толстого. Драма не слишком точно сконструирована, тут опять
применен привычный уже метод «кинетоскопа», и в точном смысле слова это
даже не драма. Но она была поставлена и в постановке Станиславского во
МХАТе сыграна очень хорошо. Можно считать, что Живой трупесть последнее
проявление толстовского гения: пьеса явно написана очень старым человеком, с
той широтой и мягкостью взгляда, которые, когда приходят, – лучшее
украшение старости.
Жизнь Толстого после обращения может быть описана здесь лишь в самых общих чертах.
Вскоре после того, как Исповедьстала известна, он начал вербовать учеников, сначала
против своей воли. Первым из них оказался известный всем зловещий В. Г. Чертков*–
отставной конногвардеец, узкий фанатик, человек жестко-деспотического нрава, имевший
огромное практическое влияние на Толстого и ставший великим визирем новой общины.
Появились и другие ученики, среди которых следует назвать П. И. Бирюкова, автора
Жизни Толстого, написанной в тоне сплошного панегирика, словно житие святого, но
ценной по количеству содержащейся там информации. Толстой также вступил в
отношения с некоторыми сектами христианских коммунистов и анархистов, например, с
духоборами. Внешнее воздействие толстовского учения выразилось главным образом в
отказе служить в армии, за что множество людей попало в тюрьму и в ссылку. Но самого
Толстого правительство не трогало. Только в 1901 г. Синод отлучил его от Церкви. Эта
мера, вызвавшая общее совершенно несправедливое возмущение в стране и за границей,
про-
----------------
*Чертков был внуком помещика, у которого Егор Чехов, дед писателя, был крепостным.
21
сто зафиксировала то, что и так было всем известно: Толстой перестал быть
православным христианином.
У Толстого никогда не было множества последователей, но его слава среди
людей всех классов выросла необыкновенно. Она распространилась по всему
миру, и в последние два десятилетия его жизни Толстого почитали так, как
после смерти Вольтера не почитали ни одного писателя. Ясная Поляна стала
новым Фернеем, более того, чуть ли не новым Иерусалимом. Туда шли
паломники со всего света, чтобы только увидеть великого старца. Но семья
Толстого, за исключением младшей дочери Александры, относилась к новому
учению враждебно. Особенно против новых идей мужа была настроена графиня
Софья Андреевна. Она не соглашалась раздать свое имущество, утверждая, что
ее долг – обеспечить большую семью. Толстой отказался от авторского права на
свои сочинения, но право владения имением и авторское право на прежние
сочинения был вынужден отдать жене. Это создало явные противоречия между
толстовской проповедью коммунизма и презрения к материальным богатствам и
легкой, даже роскошной жизнью, которую он вел согласно порядку,
заведенному женой – ибо Софья Андреевна воплощала философию Толстого
времен Войны и мира: «Человек должен жить так, чтобы он и его семья имели
самое лучшее». Это противоречие очень тяготило его, а Чертков всячески