Однако в смысле непосредственного воздействия на деревню еще большее значение имели солдаты. Только в искусственных условиях фронта или городской казармы молодые крестьяне, преодолевая до известной степени свою разобщенность, становились лицом к лицу с проблемами национального масштаба. Политическая несамостоятельность давала, однако, знать себя и здесь. Неизменно подпадая под руководство патриотических и консервативных интеллигентов и стремясь освободиться от них, крестьяне пытались сплотиться в армии особо от других социальных групп. Власти относились к таким поползновениям неблагожелательно, военное министерство противодействовало, эсеры не шли навстречу, советы крестьянских депутатов прививались в армии слабо. Даже при самых благоприятных условиях крестьянин не в силах превратить свое подавляющее количество в политическое качество!
Только в крупных революционных центрах, под прямым воздействием рабочих, советы крестьян-солдат успели развернуть значительную работу. Так, крестьянский Совет в Петрограде с апреля 1917 по 1 января 1918 года послал в деревню 1395 агитаторов, которым были выданы специальные мандаты; столько же примерно выехало без мандатов. Делегаты объехали 65 губерний. В Кронштадте среди матросов и солдат создавались по примеру рабочих землячества, которые выдавали делегатам удостоверения в «праве» на бесплатный проезд по железным дорогам и на судах. Частные дороги принимали такие свидетельства безропотно, на казенных возникали конфликты.
Официальные делегаты организаций были все же каплями в крестьянском океане. Неизмеримо большую работу выполнили те сотни тысяч и миллионы солдат, которые самовольно покидали фронт и тыловые гарнизоны, унося в ушах крепкие лозунги митинговых речей. Молчуны на фронте становились у себя в деревне говорунами. Недостатка в жадных слушателях не было. "Среди крестьянства, окружавшего Москву, — рассказывает один из московских большевиков, Муралов, — происходил громадный сдвиг влево… Московские села и деревни кишели дезертирами с фронта. Туда же проникал и столичный пролетарий, не порвавший еще связи с деревней". Дремавшую калужскую деревню, по рассказу крестьянина Наумченкова, "разбудили солдаты, прибывавшие с фронта по разным причинам в период июня-июля". Нижегородский комиссар доносил, что "все правонарушения и беззакония имеют связь с появлением в пределах губернии дезертиров, отпускных солдат или делегатов от полковых комитетов". Главноуправляющий имениями княгини Барятинской Золотоношского уезда жалуется в августе на самоуправство земельного комитета, где председательствует кронштадтский матрос Гатран. "Прибывшими в отпуск солдатами и матросами, — доносит комиссар Бугульминского уезда, — ведется агитация с целью создать анархию и погромное настроение". "В Мглинском уезде, в селе Белогош, приехавший матрос самовольно запретил заготовку и вывозку дров и шпал из леса". Если не солдаты начинали борьбу, то они ее заканчивали. В Нижегородском уезде мужики теснили женский монастырь, косили луга, разломали заборы, не давали монашкам проходу. Настоятельница не сдавалась, милиционеры увозили мужиков на расправу. "Так дело тянулось, — пишет крестьянин Арбеков, — до прихода солдат. Фронтовики сразу взяли быка за рога": монастырь был очищен. В Могилевской губернии, по словам крестьянина Бобкова, "солдаты, которые вернулись с фронта домой, были первыми вожаками в комитетах и руководили изгнанием помещиков".
Фронтовики вносили в дело тяжелую решимость людей, привыкших обращаться с винтовкой и штыком против человека. Даже солдатские жены перенимали от мужей боевые настроения. "В сентябре, — рассказывает пензенский крестьянин Бегишев, — сильное было движение баб-солдаток, которые выступали на судах за разгром". То же наблюдалось в других губерниях. Солдатки и в городах являлись нередко бродилом.
Таких случаев, когда во главе крестьянских беспорядков оказывались солдаты, приходилось, по подсчету Верменичева, в марте — 1%, в апреле — 8, в сентябре — 13, в октябре — 17%. Такой подсчет не может претендовать на точность; но общую тенденцию он указывает безошибочно. Умеряющее руководство эсеровских учителей, писарей и чиновников заменялось руководством ни перед чем не останавливающихся солдат.
Выдающийся в свое время немецкий марксистский писатель Парвус, который сумел во время войны приобрести богатство, но растерять принципы и проницательность, сравнивал русских солдат со средневековыми ландскнехтами, грабителями и насильниками. Для этого нужно было не видеть, что, при всех своих бесчинствах, русские солдаты оставались лишь исполнительным органом величайшей в истории аграрной революции.
Пока движение не порывало окончательно с легальностью, посылка войск в деревни сохраняла символический характер. Применять на деле в качестве усмирителей можно было почти только казаков. "В Сердобский уезд отправлено 400 казаков… Эта мера подействовала успокоительно. Крестьяне заявляют, что будут ждать Учредительного собрания", — пишет 11 октября либеральное "Русское слово". 400 казаков — несомненный довод за Учредительное собрание! Но казаков не хватало, к тому же и они расшатывались. Между тем правительство вынуждалось все чаще принимать "решительные меры". В первые четыре месяца Верменичев насчитывает 17 случаев посылки военной силы против крестьян; в июле и августе — 39 случаев, в сентябре и октябре — 105 случаев.
Усмирять крестьян вооруженной силой значило заливать пожар маслом. Солдаты в большинстве случаев переходили на сторону крестьян. Уездный комиссар Подольской губернии доносит: "Войсковые организации и даже отдельные части разрешают социальные и экономические вопросы, заставляют (?) крестьян производить захваты и рубить лес, а иногда, местами, сами участвуют в грабежах… Местные войсковые части отказываются принимать участие в прекращении насилий…". Так восстание деревни разрушало последние скрепы в армии. Не могло быть и речи о том, чтобы в условиях крестьянской войны, возглавленной рабочими, армия позволила себя бросить против восстания в городах.
От рабочих и солдат крестьяне впервые узнавали новое, не то, что им говорили эсеры, о большевиках. Лозунги Ленина и его имя проникают в деревню. Все учащающиеся жалобы на большевиков имеют, однако, во многих случаях вымышленный или преувеличенный характер: помещики надеются таким путем вернее добиться помощи. "В Островском уезде полная анархия вследствие пропаганды большевизма". Из Уфимской губернии: "Член волостного комитета Васильев распространяет программу большевиков и открыто заявляет, что помещики будут повешены". Ищущий "защиты от грабежа" новгородский помещик Полонник не забывает присовокупить: "исполнительные комитеты переполнены большевиками"; это значит — недоброжелателями помещика. "В августе, — вспоминает симбирский крестьянин Зуморин, — по селам стали ездить рабочие, агитировали за партию большевиков, рассказали об ее программе". Следователь Себежского уезда ведет дело о прибывшей из Петрограда ткачихе Татьяне Михайловой, 26 лет, которая призывала в своем селе "к свержению Временного правительства и восхваляла тактику Ленина". В Смоленской губернии к концу августа, как свидетельствует крестьянин Котов, "Лениным стали интересоваться, к голосу Ленина стали прислушиваться"… В волостные земства все еще, однако, выбираются в громадном большинстве эсеры.
Большевистская партия старается ближе подойти к крестьянину. 10 сентября Невский требует от Петроградского комитета приступить к изданию крестьянской газеты: "Надо поставить дело так, чтобы не пережить того, что пережила французская коммуна, когда крестьянство не поняло Парижа, а Париж не понял крестьянства". Газета «Бедного» стала вскоре выходить. Но чисто партийная работа в крестьянстве оставалась все же незначительной. Сила большевистской партии была не в технических средствах, не в аппарате, а в правильной политике. Как воздушные течения разносят семена, так вихри революции разносили идеи Ленина.
"К сентябрю месяцу, — вспоминает тверской крестьянин Воробьев, — на собраниях все чаще и смелее в защиту большевиков начинают выступать уже не фронтовики, а сами крестьяне-бедняки…" "Среди бедноты и некоторых середняков, — подтверждает симбирский крестьянин Зуморин, — имя Ленина не сходило с уст, только и разговору было о Ленине". Новгородский крестьянин Григорьев рассказывает о том, как эсер в волости назвал большевиков «захватчиками» и «предателями». Как загудели мужики: "Долой собаку, бей его булыжником! Сказки нам не говори — где земля? Довольно! Давай большевика!" Возможно, впрочем, что этот эпизод — таких и подобных было немало — относится уже к послеоктябрьскому периоду: в крестьянских воспоминаниях крепко стоят факты, но слаба хронология.