Моего набора песен для полного концерта не хватало, и я попросила своего любимого пирата Гарика Сукачева сыграть после меня. Он выкатился на сцену – растрепанная копна волос и хриплый голос. Ничего подобного Мэдисон в жизни своей не видела – она была напугана и в то же время очарована этим странным, могущественным существом. После концерта, когда мы все уже стояли у двери на улицу и, завороженные, смотрели на не дающую нам шагу ступить наружу метель, Гарик подошел к Мэдисон и опустился перед ней на корточки. «Это твоя первая русская зима, малышка?» – спросил он. «Это мой первый раз в России», – прошептала она. «А видела ты когда-нибудь московский снег и такие огромные снежинки?» – «Нет, никогда». Он обнял ее, и она мгновенно оттаяла в его руках. «Так смотри!» – сказал он. Это было прекрасное, незабываемое зрелище: безумный русский рокер-медведь и восьмилетняя американская девочка, широко открытыми глазами глядящая в этот странный, новый, едва сквозь снежную бурю различимый мир.
После смерти Виктора я бывала в Ленинграде нечасто. В тот приезд в 2004 году я запланировала приехать в Северную Венецию на ночном поезде и провести там буквально несколько часов перед самолетом обратно домой. Я попросила Севу разузнать, кто из друзей в городе, и решила отталкиваться уже от этого. За несколько часов до поезда мне вдруг позвонили из русского издания журнала Rolling Stone и попросили об интервью для большой статьи обо мне. Так мы и оказались в грохочущем ночном поезде: Мэдисон, Мэтт, Люда, я и двое пьяных репортеров, вшестером с трудом втиснувшиеся в купе. Закутанная в одеяла Мэдисон не спускала глаз с этих пьяных людей, пытаясь понять, почему они ведут себя так странно. В общей сложности в ту ночь мы проспали, наверное, не больше двух часов и в шесть утра уже выползали из вагона в зверский холод и черную непроглядную тьму петербургской зимы. У меня проснулись старые воспоминания, и я вдруг ощутила невероятный прилив уже давно, казалось бы, оставшейся в прошлом энергии. Впервые за многие годы я почувствовала себя дома. И по сей день это чувство возвращается ко мне всякий раз, когда нога моя ступает на улицы этого величественного города на болоте. На вокзале нас встречали Сева и Витя Сологуб.
История русской рок-музыки в эпоху потрясений и перемен
Всей толпой мы пошли к Севе пить чай и оттуда направились в клуб «Платформа», где уже собрались старые друзья: главный битломан России Коля Васин, музыканты «Аквариума» Саша Ляпин и Миша Файнштейн, Олег Гаркуша из «АукцЫона», вдова Сергея Настя Курёхина с сыном Федей, председатель и секретарь Рок-клуба Коля Михайлов и Оля Слободская с дочерью Полиной, коллекционер Сергей Фирсов, фотограф Дима Конрадт и музыкальный журналист Андрей Бурлака из самиздатовского рок-журнала «РИО». Пришел и Юрий с женой Наташей, и я была ужасно рада его видеть. Мы уже много лет не виделись и не говорили друг с другом. Он выглядел старше, но неизменными остались его милая улыбка, лукавый взгляд и статная фигура. Мэдисон его очаровала, и я тут же вспомнила, как он хотел детей, когда мы поженились. Времени перед самолетом у нас было немного, а я еще хотела повидать больную Марьяну, но, когда Юрий сказал, что со мной хотел встретиться Густав, я поняла, что отказать ему не могу. Юрий отвез нас с Мэдисон к Густаву, и я помню, как волновалась, стоя у двери его квартиры – мне трудно было себе представить, что меня там ждет. Как только он меня увидел, глаза его засветились, и любовь к нему заставила забыть трудный характер, столь часто раньше меня раздражавший. Он сильно исхудал и с трудом держался на ногах, и с глубокой грустью я узнала в этом болезненном облике многих моих друзей, в конце концов скончавшихся от СПИДа. «Джо!» – приветствовал он меня своим низким грудным голосом и раскрыл руки для объятья. Мы совсем недолго пробыли в его заполненной картинами прекрасной комнате, понимая, что это наша последняя встреча на этой земле и, взявшись за руки, как бы хотели обещать друг другу, что никогда не забудем то, что многие годы объединяло нас. Его неуклюжая прощальная улыбка заставила меня подумать, что Виктор будет рад в том мире, где он сейчас, встретиться со своим колючим, вечно задиристым другом.
В самолете домой меня переполняла печаль, смешанная с радостью. Память, которая, как я думала, давно уже стерлась, оказалось, была глубоко укоренена в моей душе и теперь вновь всплыла на поверхность. Во мне что-то переключилось, и я вновь ощутила прежний кураж. Потребовалось, правда, еще тринадцать лет после этой поездки, чтобы я опять ступила на землю России, но я счастлива, что память о легендарном золотом веке ленинградского рока осталась со мной навсегда.